– Я поражен, что с такими чувствами она действовала со мной благородно.
– Да, я все знаю; но если бы вы также знали все, вы не питали бы к ней никаких добрых чувств за то, что она делала с вами. Она платила за вас в гостинице и в башне только чтобы убедить публику, что, к стыду графа, вы являетесь ее любовником, и вся Барселона знает, что вас хотели убить у ее дверей, и что убийца, которого вы ранили, мертв.
– Но она не может ни заказать убийство, ни быть в нем замешана, потому что это не естественно.
– Я это хорошо понимаю, но есть ли что-нибудь естественное в Нине? Что я могу вам сказать странного, – это то, чему я сама была свидетельницей. В часы, когда граф был у нее, она только и говорила о вас, о вашем уме, ваших манерах, сравнивая вас с испанцами, чтобы принизить их достоинство. Граф, раздраженный, говорил ей все время прекратить и говорить о других вещах, но впустую; он, наконец, стал вас ругать, и за два дня до того, как с вами случилось это дело, он сказал ей, что окажет ей любезность, которой она не ожидает; и могу вас уверить, что когда мы услышали выстрел мгновение спустя после того, как вы вышли, она сказала без всяких эмоций, что этот выстрел – наверняка та любезность, которую несчастный сеньор пообещал ей оказать. Я сказала ей, что, возможно, вас убили, и она ответила, что тем хуже для графа, потому что настанет черед, и найдется тот, кто убьет его. Она стала смеяться, представляя, какой шум произведет завтра эта новость в Барселоне. Назавтра в восемь часов я увидела однако, что она обрадовалась, когда ваш слуга пришел ей сказать, что вас отвели под арест в цитадель.
– Как мой слуга? Я не знал, что он связывается с ней.
– Вы не должны были этого знать; но я вас заверяю, что этот человек вас любил.
– Я в этом убедился. Продолжайте.
– Тогда она написала вашему хозяину записку, которую мне не показала, но в которой должна была приказать ему снабжать вас всем необходимым. Слуга сказал нам, что видел окровавленную шпагу и ваш простреленный плащ, и она была этому рада, но не думайте, что это потому, что она вас любила, потому что она говорила, что, избегнув смерти, вы сможете взять реванш. Нас заботило, под каким предлогом граф смог вас арестовать.
Вечером этого дня мы его не видели. Он пришел на следующий день в восемь часов, и бесстыдница встретила его смеясь и с видом наибольшего удовлетворения. Она сказала ему, что знала, что он велит вас арестовать, и что он хорошо сделал, потому что мог это сделать не иначе как для того, чтобы гарантировать вас от того, что могут предпринять против вас неизвестные враги, что ополчились против вашей жизни. Он сухо ей ответил, что ваш арест не имеет ничего общего с тем, что произошло с вами минувшей ночью. Он сказал, что вы арестованы только на несколько дней, поскольку будут изучать ваши бумаги, и что вас освободят сразу, как только убедятся, что в них нет ничего такого, что заставило бы вас подвергнуть более строгому аресту. Она спросила у него, кто был тот мужчина, которого вы ранили, и он ответил, что полиция проводит расследование, потому что не нашли ни кого-то раненного, ни каких-либо следов пролитой крови. Он сказал, что нашли вашу шляпу и отправили ее вам. Я оставила его наедине с ней в полночь. Весь народ узнал, три дня спустя, что вас заперли в башню. Вечером она спросила у графа причину такого действия, и он ответил, что можно заподозрить, что все ваши три паспорта негодные, потому что тот, что вы получили от посла Венеции, подписанный в С.-Ильдефонс, должен быть таким. Все знали, что, будучи в немилости в вашей стране, невозможно, чтобы ваш посол дал вам паспорт, и очевидно, что если тот, что из Венеции, негоден, паспорта от короля и от графа д’Аранда должны быть такими же, потому что не выдают паспорта иностранцам, если предварительно не будет представлен хотя бы один от посла его страны. Она сказала, что в этом предположении вы должны были быть заключены под стражу и вас бы освободили только когда ваши паспорта вернутся от двора, подтвержденные теми, кто их выдавал. Это все.