Я ее не обманул. Я нашел ее в очень большом доме, в ста шагах от города, который она снимала целиком, хорошо и безвкусно меблированном и расположенном на открытом месте, с садом перед ним и позади него. Я увидел слуг в ливреях, служанок, снующих туда и сюда, и услышал повелительный голос, который гремел в помещении, куда меня провожали. Гремела сама Нина, которая распекала мужчину, очень удивленного, который стоял перед большим столом, усыпанным большим количеством товаров. Она попросила меня извинить ее гнев на этого глупого испанца, который пытается уверить ее, что эти кружева, что я вижу, прекрасны. Она хочет, чтобы я на них посмотрел и сказал свое мнение, и я сказал, что не понимаю в этом. Взволнованный мужчина сказал ей, что если кружева ей не нравятся, она может их ему вернуть, и спросил, нужны ли ей ткани.
– Я оставлю ткани, а относительно ваших кружев, хочу вас заверить, что не беру их не из желания сберечь деньги. Вот что я сделаю.
Она берет большие ножницы и режет все их на куски. Мужчина, что сопровождал ее накануне, сказал ей, что это жалко, и что в Валенсии скажут, что она сошла с ума.
– Молчите, сводник.
Выдав ему это словцо, она дала ему пощечину развернутой рукой. Он ушел, назвав ее шлюхой. Она разразилась взрывом смеха. Она сказала испанцу, который дрожал от страха, чтобы он выписал ей сразу счет на все, что она купила, и он в секунду повиновался, хорошо вознаградив себя за все оскорбления, что она ему выдала. Она все подписала, ни к чему не придравшись, и сказала ему идти к дону Диего Валенсия, который все оплатит. Человек ушел, прибыл шоколад, она усадила меня рядом с собой, и отправила за мужчиной, который назвал ее шлюхой, чтобы пришел пить с нами шоколад.
– Не удивляйтесь, – сказала она мне, что я поступаю с ним подобным образом, потому что это шут без смысла, которого Рикла держит около меня, чтобы он за мной шпионил. Я с ним обращаюсь плохо, специально, чтобы он все описывал ему.
В действительности, я думал, что я сплю, или что эта женщина сумасшедшая. За всю свою жизнь я не видел и не мог себе вообразить, чтобы могла существовать женщина с подобным характером. Этот несчастный болонец, который был музыкантом, и которого звали Молинари, пришел и выпил свой шоколад, не сказав ни слова. Затем он ушел, и она провела добрый час со мной, говоря об Испании, об Италии, о Португалии, где она стала женой танцовщика, которого звали Бергонци. Она сказала, что она дочь Пеланди, известного шарлатана, который продавал в Венеции масло Страззона, и которого я мог знать. Разумеется, я его знал, как и весь город Венеция должен был его знать, появляющимся у эшафота, где он вырабатывал свой бальзам.