Страут подумал и подсел к прозрачной стенке вагона — на диванчик слева, чтобы лучше видеть Владивосток. Рита советовала ему заказать билет на стратолет и не мучиться целых два дня, добираясь с берегов Москвы-реки до побережья Японского моря, но он поступил по-своему. Ну, не любил он перемещаться по Земле с безумными скоростями и, если время позволяло, предпочитал стратолету поезд или электробус. Дольше? А много ты увидишь из иллюминатора стратоплана-гиперзвуковика? Синь стратосферы разве что. А тут вон — слева город, справа море… Есть на что посмотреть.
Поезд миновал Угольную, за коттеджами которой сверкали кристаллические цилиндры и призмы «спальных районов». На юге, смутно отражаясь в водах залива, вздымался зеркально-купольный жилмассив «Де-Фриз». Огибая полуостров того же имени, белел парусами туристский барк, выплывая в Амурский залив.
Страут посмотрел налево. Стеклянные кубы и усеченные пирамиды владивостокских окраин шли плавными волнами, забираясь на склоны гряды Богатая Грива и сходя с нее террасами; желтели и белели за соснами старинные санатории Садгорода.
Поезд, повторяя изгиб пути, отдалился от моря. Теперь по обе стороны от аркады высились дома-башни, дома-конусы, дома-призмы. Лезли в окна лапчатые дубы и колючие кедры. Быстро открывались широкие улицы, пересекаемые мостами, упирались на миг в точку перспективы, полнились рядами машин и толпами пешеходов и снова задергивались бликующими стенами высоток. В их опалесцируюших окнах отражался сбавлявший скорость экспресс.
Незаметно доехали до Седанки. Из моря подняла крутые берега Коврижка — остров Скребцова.
«Все-таки быстро разросся Владивосток», — подумал Страут. Лет этак двадцать назад город занимал самый конец полуострова Муравьева-Амурского, обжимая бухту Золотой Рог, а теперь вся пенинсула застроена — от Амурского до Уссурийского заливов. И остров Русский наполовину коробками домов заставлен, и вон, на Коврижке, какие-то купола отсвечивают.
И это Страуту нравилось — он обожал большие города. Жил, как правило, «за чертой», на даче, а любил толчею, шум, сутолоку центральных проспектов Москвы или Новгорода. Гены такие…
Проехали Вторую Речку. По правую руку рассекал море нарядный многопалубный лайнер, а на белом фоне его борта эффектно пускал фонтан малый полосатик. Селедочку, видать, промышляет усатый-полосатый…
— Кит! Кит! — загомонили в салоне. Можно подумать, никогда китов не видели…
Перед Первой Речкой поезд нырнул в туннель, проехал под историческим центром города и вынырнул у самого вокзала, уже третий век повторявшего архитектурные «излишества», свойственные русской готике.