— Сурово… — протянула я. — И еще такой вопрос: большинство из нас не привыкло к дисциплине, не приучено терпеть нужду. Я знаю о случаях неявки на призывной пункт, о самовольных уходах со станций планетарной защиты… Как вы намерены крепить дисциплину?
— Очень простым и эффективным способом, — ровным голосом проговорил Верховный координатор. — Содружество Земли объявлено на военном положении, а посему всякий саботажник, дезертир или уклоняющийся от службы будет отдан под трибунал и расстрелян по закону военного времени. Это касается и любителей покричать на демонстрациях протеста, потрясти «пацификами». Юридическая служба и Контроль Чести и Права уже сориентированы, а сотрудникам Службы Охраны правопорядка отдан приказ разгонять подобные демонстрации всеми средствами и арестовывать зачинщиков беспорядков. Я вам обещаю, Дана, дисциплина будет! Мы выступим в едином строю или погибнем. Третьего не дано. И я приму все меры, вплоть до жесточайших и крайних, чтобы не отдать Землю врагу!
— Но все же, Координатор, — осмелилась я, — допустимо ли понижать достигнутый уровень и обрекать людей на нужду и лишения?
— Лишения?! — вскипел Середа. — Да что вы знаете о лишениях?! Когда это вы терпели нужду?! «Ах, неужто нам, несчастненьким, — передразнил он, — булку с маслом придется жевать без икры?!» Потерпите! А вы хоть знаете, что ели в блокадном Ленинграде в годы Великой Отечественной? Сто двадцать пять граммов хлеба из муки и опилок выдавали блокадникам в одни руки! На весь день! А зима тогда была лютая, и отопления — ноль! Люди тысячами гибли от холода и голода! Бредет человек по улице, пошатнется вдруг и упадет! Поутру таких, как он, собирали и складывали, чтобы весной, по теплу, похоронить в братской могиле… Я вам напомню один документ того страшного времени — это дневник маленькой девочки. Он уместился всего на нескольких страничках, исписанных крупным детским почерком. Сначала Таня пишет: «Умерла бабушка», потом — «Умер братик». На третьей странице написано: «Умерла мама», а на последней — «Осталась одна Таня». Блокаду эта девочка не пережила, умерла последней из семьи… Вот кто познал страдание и боль утраты! А вы… — Середа скривил лицо в презрительной гримасе. — Вы даже во имя собственного спасения, во имя сохранения мира и цивилизации не можете потерпеть!
— Мой координатор, — еле выговорила я и почему-то шепотом, — я готова терпеть! И не я одна такая, вы не думайте о нас плохо!
— Да я и не думаю… — вздохнул Середа. — Хотите, я вам расскажу, что пережил мой предок в те далекие военные годы?