– Здрасте, дядя Миша. И верно шаббат, дядя Миша. Пешочком пойду на пятый этаж[6] – дом без лифта.
Меня не перепаясничать. Во «Фрегате “Паллада”» некто Гошкевич, «как лягавая собака дичь, чуял жидов». Так и некто Гиршович имеет безошибочный нюх на антисемитов. Нет, они мне не мешают. Что бы я без них делал – был как все? А что бы они без меня делали, когда они без меня жить не могут. И ведь не скажешь «были бы как все» – как кто «все»?
* * *
Вечером, в начинающихся сумерках ясного солнечного дня – такие стоят всю неделю, в Ленинграде тоже (почему-то в Москве Петербург снова называю Ленинградом), – я шел по Фурманному переулку. На «участковом пункте полиции» (новое для меня наименование) большими буквами: «ТАНЦУЮТ ВСЕ». Музей-квартира Васнецова для таких, как я, которые не «группа», открыта только по субботам. Не больно-то и хотелось, хотя в мини-музеях что-то есть, включая самих смотрительниц, отводящих на тебе душу: «А вот скелетик Василь Ваныча в детстве».
Заглянул в продовольственный, встретился с моей марийкой как с родной. Декабрьская запись в дневнике: «“Продукты”. Торгуют с семи до десяти без выходных. Покупатели спешат и угрюмы. Я полная им противоположность, за что вознагражден улыбкой. “У вас чудесная улыбка. Откуда вы такая?” Старше пятидесяти, блондинка с очень живыми голубыми глазами, худенькая, оказалась марийкой. “Нас тут три девочки из Марий Эл. Разве москвичи пойдут работать за такие деньги?” Получает сто пятьдесят рублей в час, почти две тысячи в день. “Вы, наверное, очень устаете? Тринадцать часов на ногах”. Кокетничает: “А на что мне выходные, куда я здесь пойду?” Деньги она откладывает. Сколько это, сто пятьдесят рублей, не знает никто, в т. ч. Банк России. Во всяком случае, меньше, чем это было вчера, и больше, чем это будет завтра. В Йошкар-Оле сын тридцати пяти лет, отношения так себе. “Паспорт брал, русским записался. А вот я марийка, и мне не стыдно”. Вошел восточный мужчина, тихо – продавщице в овощном отделе: “Бери скорее азербайджанские помидоры, они на пять рублей дороже, зато дольше пролежат. Все дорожает”. Здесь же “девочки” и спят, в соседнем помещении. Кокетничает: “Сегодня проснулась ночью, есть охота, а встану – девочек разбужу”».
И вот я снова здесь. Мы прямо расцеловались.
– Ну как вы, Ирина Васильевна?
– Ой, да что вы, зовите меня просто Ирина… Ничего, спасибо. Хорошо.
Ее декабрьские страхи, что в январе наступит ценовый конец света, не сбылись. Цены так, немножко… в январе пришлось с ними поработать, в феврале ничего, в марте, правда, немножко снова… А хлеб вообще не подорожал – правда тому, что она называет хлебом, как-то и дорожать неприлично. А где сильно подорожало, их хозяйка больше не берет – в «Метро».