а предстал перед киллером-любителем героем без каких-либо следов галстука от Версаче: во всей расхристанной красе не пилота ублюдочного тольяттинского «болида», но автомеханика-любителя. В руке Буланов держал большой драчовый напильник: холодный ширпотребовский «булат» versus нагревшегося в руке Геныча «макарова» – на чьей стороне преимущество? Когда Буланов пробирался на свободный пятачок, Геныч удерживал «пушку» в опущенной руке; теперь он держал пистолет согнутой в локте рукой – как дверную ручку.
Йошкар-олинский скорый, катясь под уклон на мост, грохотал совсем рядом – решайся, киллер-любитель № 81!
– Не подскажете, как пройти в библиотеку партпроса? – неожиданно для себя самого совершенно спокойно и даже с ироническим подтекстом вопросил Геныч.
Буланов растерянно хлопал глазами – но таким хлопаньем смерть не испугаешь.
– Счастье– это тёплый пистолет, – дидактическим тоном преподавателя марксистско-ленинской философии провещал Геныч, так и не дождавшись ответа от онемевшего и не знающего что делать с напильником Буланова. – Прощай, мертвец!
За грохотом вечно опаздывающей йошкар-олинской вечерней «шайтан-арбы» демпфированного глушителем выстрела не услышал ни преступник, ни жертва. Генычу несказанно подфартило: пуля случайно угодила Буланову прямо в глаз, и мэр отдал концы почти мгновенно.
Люби и не стыдись безумных наслаждений,
Открыто говори, что молишься на зло,
И чудный аромат свирепых преступлений
Вдыхай в себя, пока блаженство не ушло.
Геныч не мог поверить, что всё прошло так гладко. Буланов отбросил зимние лапти после одного-единственного выстрела – это был в чистом виде настоящий божий промысел! Генычем явно руководил какой-то могущественный кукловод – без его покровительства киллер-любитель наверняка бы провалил жестокий тест «старика Хоттабыча». А он, «старик Хоттабыч», в том памятном октябре просил обязательно сделать контрольный выстрел.
Патронов не оставлять! Таких выстрелов пришлось сделать целых два.
«С почином!» – унисонным трёхголосьем «старика Хоттабыча» поздравил Геныча невидимый кукловод, слегка отпуская вожжи-ниточки.
Приказывая себе не пороть горячку, Геныч отвинтил глушитель и спрятал оружие – во внутренний карман спортивного костюма, а не в наружный карман ветровки – и выбрался наружу.
Поезд уже погромыхивал по мосту. Теперь можно было линять, сматываться, сваливать, испаряться, делать ноги.
Геныч извлёк из другого кармана самолично изготовленый «антисобакин». Присыпал следы, оставив впрок две трети содержимого коробочки, и перешёл на тропинку. Высмотрел место,