— Ничего удивительного, — послышался голос Семелесова со стороны лестницы. — Стокгольмский синдром.
Он протяжно зевнул, прикрыв рот тыльной стороной ладони и, спустившись, присел за кухонный стол, кое-как отодвинув ближайший стул.
— Завтра всё изменится джентльмены. Не могу дождаться.
— А что дальше? — вдруг спросил Кистенёв. — Нет серьёзно, если наш мятеж удастся, что будет дальше.
— Дальше мы построим новое общество, — тяжело произнёс Крейтон. — Вам меня не понять. Вы не можете представить сколь величественные картины рисовало мне моё воображение, когда я под одиноким парусом шёл к острову Саварон. И сколь сильно было моё разочарование, когда я обнаружил здесь обычную помойку, где загажено всё, включая самые дальние уголки глухих лесов и где в дыму и смраде городов гниёт, казалось бы всё, что можно и прежде всего человек.
— И что же ты хочешь сделать, Мессеир, — произнёс Кистенёв. — Перетащить весь мир за тропик Козерога или наоборот уничтожить сам тропик, оставив лишь свою утопию.
— А дальше, — произнёс Крейтон зло. — Дальше мы построим другое общество. Дальше всё будет и по-новому, и по-старому одновременно. Мы напомним людям о том, ради чего действительно стоит жить.
— В сюжете может быть чёрно-белая мораль, — начал вдруг Семелесов. — Когда злодеи и герои чётко различимы, может быть чёрно-серая, или даже бело-серая, но бело-белой мораль быть не может. Конфликта нет, весь смысл теряется. А утопия это и есть роман с бело-белой моралью.
Крейтон и Кистенёв одновременно повернулись и удивлённо уставились на него.
— Это ты сейчас к чему?
— Да так к слову пришлось.
— Ладно, — произнёс Крейтон. — Василий, ты подготовил дезинформацию.
— Так точно. Официально восстание назначено на восьмое августа.
— Отлично, сегодня отправишься со мной. Сегодня нужно будет кое о чём поговорить с главами подразделений. А ты, — он указал на Семелесова, — пока что свободен. Ты свою работу уже выполнил.
Семелесов в ответ только кивнул головой. Он уже знал, как распорядится свободным временем и, говоря откровенно, был бы рад распорядиться им иначе, но не мог.
Алексей не видел перед собой дороги. Он шёл будто ведомый, неведомой силой, которая подсказывала куда повернуть. И, когда он наконец очутился во дворе того злосчастного серого пятиэтажного дома, он будто очнулся ото сна и ему казалось что только мгновение назад он выходил из дома на пустынную улицу петлявшую меж заброшенных домов на той стороне оврага.
Он несколько раз жал на звонок у входной двери, каждый раз вдавливая его со всей силой. Но дверь так и не открыли.