Александр с грустью и легким сожалением посмотрел на брата:
– Я бы принял, но тебе нельзя.
– А тебе, значит, было можно, – хмыкнул Николай.
– Мне знак был, – вздохнул Александр. – А раз знак, стало быть, Господь дозволил. К тому же было на кого державу оставить, – он улыбнулся. – А тебе уже не на кого.
– И что за знак? – осведомился император.
Александр грустно улыбнулся, припоминая Таганрог и свое пребывание в нем. Скучный провинциальный город навевал невыносимую скуку, и, обуреваемый ею, император захворал. Болезнь же, вытянув из него остатки бодрости, погрузила его в тяжкую меланхолию, во время которой его, как, впрочем, и всегда, а в последнее время чаще обычного, стала обуревать мысль об отречении от царства. Зачастую она становилась такой острой, что лишь осознание того, что столь необычная смена престола может послужить источником волнений и мятежей, удерживало его от немедленного осуществления своего страстного стремления. Он любил Россию и честно старался сделать для нее все, что только было в его силах. Только выяснялось, что любые реформы, любые послабления, равно как и любые строгости, в итоге почему-то всегда давали негативный эффект, и народ роптал. В эти дни в Таганроге еще стал отчего-то сниться Александру древнеримский император Нерон, как будто стоит он ночью посреди пустого дома, облицованного белым мрамором, и вонзает меч себе в сердце. Александр истолковал этот сон как очевидный знак: надо заканчивать царствовать и подумать об успокоении души.
Желая отвлечься от тягостных раздумий, он решил прогуляться по городу. Дойдя до расположения роты Семеновского полка, прибывшей в Таганрог для его охраны, он услышал нескончаемый барабанный бой, сопровождаемый тоненьким жалостливым голоском флейты, и невольно двинулся в сторону звуков, хотя прекрасно знал, что они означают. Пройдя полусотню метров и завернув за угол, он помрачнел при виде экзекуции, проводимой над каким-то солдатом.
Наказание шпицрутенами – зрелище не для слабонервных. Два человека, крепко держа в руках ружейный приклад, полувели-полутащили по узкому проходу между двумя плотными солдатскими шеренгами приговоренного. Руки преступника были привязаны к штыку ружья сопровождающих, так что отпрянуть назад тот никак не мог. Равным образом не мог он и ускорить свое движение. А упасть было равносильно самоубийству – штык и без того упирался в живот.
Осужденный на миг поднял опущенную голову, и император вздрогнул, мгновенно узнав его. То был солдат Струменский, известный всем за необыкновенное сходство с самим Александром: такой же высокий рост, так же сутулился, те же залысины и баки, точно такой же сине-голубой цвет глаз. Только сейчас в них застыл немой крик от нестерпимой боли, рот широко открыт, будто солдат задыхался, а обнаженная спина покрыта сизыми и багровыми рубцами, из-под коих кое-где сочилась кровь.