Приступил он к реализации своего замысла на следующий день, весьма непринужденно и кстати вставив пару фраз, свидетельствующих о знании красот Италии. Джузеппе буквально взвился на дыбы и восторженно завопил, что должен непременно выпить за здоровье единственного русского, знакомого с лучшим языком в мире.
– И воочию любовавшегося наикрасивейшей страной в мире, – невозмутимо добавил Александр, усаживаясь подле гостеприимного итальянца и вкратце пояснив, что успел наглядеться на ее красоты, когда находился в составе русской армии, освобождающей его родину от французских узурпаторов во главе с Мюратом.
– И напрасно, – отозвался Джузеппе. – Поверьте, что австрийские, пришедшие им на смену, гораздо хуже. А впрочем, – беззаботно махнул он рукой, – все правительства по своей сути одинаковы. Да и черт с ними. Для меня главное, чтобы они продолжали ломить с торговцев дикие пошлины, чтоб мы никогда не оставались без работы. А уж мы сумеем провести нашу «Клоринду» сквозь бури и шторма, дабы доставить требуемое и вернуться в лучший город мира Ниццу. Верно, друзья?! – вскричал он, обращаясь к собравшимся за столом.
Те радостно загомонили, дружно соглашаясь. Лишь один – на вид даже чуточку моложе, чем Гарибальди, – оставался серьезным. Позже Александр узнал, что неулыбчивого молодого моряка зовут Джованни Батиста и, в отличие от всех прочих спутников Джузеппе, он – беглый эмигрант, бежавший от преследования австрийских властей. Разговорить его не составило труда – Джованни любил поболтать о борьбе за свободу родины, ради которой следовало пожертвовать всем, в том числе и самой жизнью. Не прошло и нескольких часов, как Александр узнал о том, что не далее как полтора года назад некто Мадзини основал в Марселе организацию «Молодая Италия», главная цель которой – освобождение Италии от иноземного ига и создание республики. В эту организацию входил и сам Джованни Батиста Кунео.
«Ты-то мне и нужен», – довольно улыбнулся в свою окладистую шелковистую бороду Федор Кузьмич, продолжая вытягивать нужные ему сведения из словоохотливого итальянца. А тот, продолжая неодобрительно поглядывать на Джузеппе и его спутников, заявил, что, если бы все итальянцы вместо погони за собственными удовольствиями думали о свободе родины, Италия давно бы выкинула узурпаторов-австрийцев…
Уже на следующую ночь Александр умело внушил спящему Гарибальди мысль о том, что теперь борьба за освобождение страны должна стать главной целью его жизни. Однако Джузеппе был лишь первой, но далеко не единственной ласточкой. Поначалу – этого ж не скроешь – Гарибальди был удивлен, как быстро меняются убеждения не только у него, но и у его матросов. Нет-нет, он был всецело «за», видя в них столь благодатную перемену, но удивление оставалось. Пришлось Федору Кузьмичу пояснить, что он сам – горячий сторонник свободной единой Италии, а вдобавок умеет убедить в этом же самом и прочих.