На судебном процессе Ухтомский и его подельники отрицали вину. Как вспоминал Будённый, «Ухтомский признавал себя виновным только в том, что за несколько дней до ареста, по настоянию своих друзей и по слабоволию, подписал приказ о формировании «Армии спасения России» — формировании, которого, по словам обвиняемого, фактически не было. […] В каждом из своих ответов на многочисленные вопросы, задаваемые председательствующим Ульрихом и прокурором Васильевым, подсудимый старался представить контрреволюционную организацию, им возглавлявшуюся, как «бутафорию», как «беспредметные разговоры молодых людей и истеричек, одержимых какими-то надеждами». […] Беленьков… признавал себя виновным только в предъявлении при аресте подложных документов и в оказании помощи… группе контрреволюционных священников, находившихся под арестом. Верховский тоже отрицал свою принадлежность к контрреволюции, утверждая, что узнал о самом существовании этой организации за несколько дней до ареста, и признавал себя виновным только в недоносительстве».
В следственном деле на причастного к этой операции чекиста В. М. Шишковского, начальника оперштаба при полпредстве ВЧК Юго-Востока России, есть сведения, что по делу организации Ухтомского прошло 257 чел. Шишковского, судя по всему, сначала подсаживали к казакам в качестве внутрикамерного агента, а в 1922 г. полгода продержали под арестом по подозрению в связях с повстанцами (его знакомый Москвичев, арестованный по делу Ухтомского, пытался передать Шишковскому записку). Следует отметить, что полпред ГПУ по Юго-Востоку России Г. А. Трушин «отличился» во многих беззакониях, причём одной из жертв его преступной политики стал и Шишковский вместе со своей женой. Арестовав Шишковских по ложному обвинению, полпред затем освободил супругу чекиста, которую сделал любовницей. А приговорённый к расстрелу Ухтомский был помилован и сидел до конца 1932 г., после чего 65-летнего узника освободили из лагеря…[214]
О том же, каким страшным был красный террор на Кубани в 1921 г., говорит факт бессудных и спешных расстрелов «политтройками» трёх тысяч человек, многих из которых, по выражению К. Е. Ворошилова, «было бы желательно затем воскресить»…[215]
Довелось Миронову принять самое активное участие и в советизации Чечни. В 1923 г. фактический контроль за территорией Чечни, особенно за горной ее частью, находился у вооруженных повстанческих отрядов, руководимых имамами. В апреле 1923 г. Миронов, работавший начальником Восточного отдела в полпредстве ГПУ по Юго-Востоку России, состояние Чечни характеризовал как анархию, сочетавшуюся с ростом шариатских тенденций и отсутствием советских аппаратов на местах. Религиозность населения доходила до «состояния экстаза, что видно по повальному выполнению по ночам религиозного танца «зюкри» (ныне он именуется зикр — А.Т.), а «наличие шариатских обрядов, судов и объединения, состоявшегося между шейхами Гоцинским, Алимитаевым, Ансалтинским и Белоходжи, образовавшими своего рода «Высший шариатский Совет»… означало подготовку к газавату».