Причем добиться такого высокого положения к тридцати пяти годам.
Тридцать пять, как было прекрасно известно, ему исполнилось три месяца назад. Его день рождения был ровно на неделю позже ее собственного.
Вспомнив свой день рождения, Сесили нахмурилась. Его никак нельзя было назвать ни веселым. ни даже просто хорошим.
Ее день рождения ознаменовался долгим, утомительным совещанием: надо было срочно что-то делать для спасения изрядно подмоченной репутации отца. Во время краткого пятнадцатиминутного перерыва стажеры поднесли ей именинный торт, а по телефону ее поздравила одна только мама.
Поздно вечером, в своем таунхаусе, расположенном в престижном районе Нью-Йорка под названием «Золотой берег», она в одиночестве съела купленную в китайском ресторанчике готовую еду, запивая ее вином. Выпив всю бутылку, Сесили задумалась о своем нынешнем, просто «превосходном» положении – как ни пыталась она уверить себя в этом, все было напрасно.
Поздравив себя с днем рождения, Сесили с грустью вынуждена была признать: все, чего она добилась в жизни, не принесло ей ни чувства самоудовлетворения, ни ощущения самореализации. Для себя, для своего собственного счастья она ничего не сделала. Ровным счетом ничего.
Сесили казалась чем-то опечаленной! Это было невероятно, неужели Снежная Королева способна переживать, неужели и ей доступны человеческие чувства?
Да-да, именно грусть угадывалась в охватившей ее внезапно задумчивости, в опущенных уголках рта и чуть сдвинутых бровях, – она словно забыла о его существовании, погрузившись целиком в свои, видимо, не слишком веселые мысли. Ее красивое лицо, всегда такое невозмутимо-холодное, вдруг оттаяло, ожило, привычная маска исчезла под действием вырвавшейся наружу искренней печали.
Подобная перемена не очень понравилась Шейну.
Прежняя Сесили, которую он прозвал Снежной Королевой, на его взгляд, была предпочтительнее. А все потому, что ее холодность сдерживала его непонятно откуда возникавшую, ничем не объяснимую страсть, которая вспыхивала в нем всякий раз, как только он приближался к ней меньше чем на пятьдесят футов. Было совершенно непонятно, в чем тут дело, – никаких разумных объяснений, одно наваждение. Сесили походила на занозу, которую никак не удавалось вынуть, заноза раздражала его, постоянно напоминая о себе.
Ее загадочные серо-голубые глаза вдруг потемнели, лицо осунулось, между бровями пролегли две морщинки, изящно очерченные скулы выступили рельефнее, но это лишь подчеркивало ее красоту. Печаль растопила окружавший ее привычный холод.