Феликс вошел в квартиру ребе Аладара. Едва оправившаяся роженица, нежная светлоглазая женщина родом из Рейнской области, тяжело дыша, собирала вещи. Белый лоб под расчесанными на пробор каштановыми волосами был сильно наморщен от чрезмерного напряжения. Она стояла посреди груды постельного, столового и нижнего белья, безуспешно пытаясь втолкнуть еще хоть что-нибудь в переполненную дорожную корзину. Изредка она поднимала глаза. Они влажно блестели от слабости и непонимания происходящего. Из соседней комнаты доносился мирный детский лепет и порой требовательный крик младенца.
Капеллан застал Аладара Фюрста перед книжными шкафами, которыми были заставлены до потолка все четыре стены просторной комнаты. Несколько сотен томов, выбранных из множества тысяч, выросли у его ног шаткими башнями. Он держал в руках одну из них, целиком погрузившись в чтение, и подобие улыбки кривило его губы. Казалось, ради этой случайно раскрытой страницы он позабыл обо всем на свете. Вид этого еврея, предавшегося чтению в момент гибели его мира, произвел сильнейшее впечатление на капеллана.
— Высокочтимый доктор Фюрст! — сказал он, наконец. — К сожалению, я подал вам плохой совет… И то, что этот совет терзает мою совесть, не поможет уже ни вам, ни мне… Но, к счастью, у вас венгерский паспорт… Возможно, Господь Бог замыслил распорядиться вашей судьбой и судьбой ваших ближних лучшим образом, нежели нашей… Ведь не раз бывало, что он в действительности укрывал в безопасном месте народ, которому некогда открылся, когда казалось, что хочет его наказать…
Доктор Аладар Фюрст посмотрел на священника долгим потерянным взглядом, столь взволновавшим и обескуражившим того, что он поспешил собственноручно помочь снести вниз отобранные раввином любимые книги.
Через час сборы были закончены. Инбихлер отобрал лучшее имущество изгнанников: не только ценную мебель и все серебро, но и все украшения женщин, ценные бумаги и деньги — ведь каждого из них, в том числе Фюрста, раздевали до рубашки и бесцеремонно обыскивали. Раввин перенес это унижение, усугублявшееся издевательскими насмешками молодчиков в коричневых рубашках, совершенно равнодушно, с отсутствующим видом, так что Феликс чуть ли не с досадой подумал: «Я бы постоял за себя!» Единственное, что Инбихлер пропустил без проверки, небрежным разрешающим жестом, были книги. Но поскольку Инбихлер выразился в том смысле, что «все должно быть в порядке» и что «немцы — это организованность», он сделал подробную опись всех задержанных вещей, отчего грабеж средь бела дня был возведен в ранг законной государственно-политической акции.