— Я сейчас же пойду к старику Шоху, — сказал капеллан, — паршивец все еще побаивается отца…
Это была неправда, и Феликс сам прекрасно знал, что нынче не сын боится отца, а наоборот, отец дрожит перед сыном. Он сказал это просто так, поскольку больше ему ничего не пришло в голову, чем бы успокоить Фюрста.
Старый Шох был самым богатым виноделом в округе и добрым католиком. С младшим сыном, Петером, ему явно не везло. По крайней мере, до сих пор. В биографии Петера было много любопытных моментов. После того как он, хорошенький, как картинка, в семнадцать лет сделал ребенка отцовской батрачке, что по деревенским понятиям не такой уж большой грех, Петер стал угрожать девушке, пустив в ход кулаки, взломал чемодан испуганной насмерть бедняжки и украл все ее сбережения. Старый Шох, питавший к своему младшенькому слепую отцовскую любовь и спускавший ему прежние пакости, на этот раз рассвирепел, и прежде всего потому, что про эту подлость узнали односельчане. С помощью старших сыновей он наконец-то как следует вздул Петера и отправил его в лесоводческое училище в город Леобен (кроме виноградников, у Шохов были еще и лесные угодья).
Но поскольку великовозрастный шалопай целых шесть лет просидел в младшем классе начальной школы и едва научился по складам читать и писать, в Леобене он тут же с треском провалился на приемном экзамене, который без труда выдерживал любой мало-мальски грамотный дровосек. Петер и не подумал сообщать домой о своем провале, а остался в оживленном городе, где ему понравилось гораздо больше, чем дома в унылом Парндорфе, проматывая кучу денег, которые ловко выманивал у старика под предлогом затрат на учебу.
Совершенно удивительная карьера Петера Шоха в мирное время, безусловно, окончилась бы печально. Но в наши столь знаменательные дни как спасение на помощь ему пришло «движение», столь щедро оплачиваемое Третьим Рейхом во всех соседних странах. «Движение» это имело обыкновение с мудрой прозорливостью вербовать таких вот шалопаев. Оно знало по старому опыту, что отвращение к алфавиту и регулярному труду имеют почти неизбежным следствием склонность к беспощадному насилию. А для того первого удара, который должен был сломить сопротивление австрийского народа, как раз настоятельно требовалась целая гвардия решительных насильников. Немалую роль в благосклонности, которую питали к Петеру некие партийные руководители, играли его золотисто-белокурые волосы, стройная фигура и небольшое курносое лицо. На фоне лысых, пузатых и хромых вождей он производил впечатление блестящей иллюстрации к учению теоретиков расизма о чистоте нордического типа. Фотографы чуть ли не каждый день почтительно упрашивали его позировать им, и портрет его во множестве экземпляров украшал картотеки немецких расистских ведомств. Так из сына богатого винодела в Парндорфе вышел «подпольщик». Он получал из Мюнхенской партийной кассы денежную помощь в таком размере, что в среде своих выступал в роли величественного Креза. Несколько сумасбродных хулиганских выходок во имя партии прославили его, и когда ему, в конце концов, как саботажнику и террористу, пришлось провести пару месяцев в тюрьме, он же в результате был превознесен как один из тех мучеников, которые после встречи в Берхтесгадене и падения австрийского правительства были «вызволены из неволи и позора». Такова вкратце история молодого Петера Шоха, одно лишь имя которого приводило в ужас доктора Фюрста, и не его одного.