На другой день, уже к восходу солнца, мы подгребали к стойбищу Сехардна. Ничего особенного я там не увидел. Обычное нанайское поселение. Поэтому мы не стали даже подходить к берегу, а, распрощавшись со своими новыми знакомыми, отправились дальше. Времени было в обрез.
Мне нет надобности описывать все красоты нашей приамурской природы. Вы это сами видите каждый день. Но берега озера Болонь — это нечто среднее между морскими и речными берегами, частое чередование растительности и скал, выступающие далеко в озеро крутые мысы. Всё это создаёт некий своеобразный колорит, присущий только этим местам.
Мы нашли отличное место для Алонкиного семейства. Это примерно в районе современной Ванькиной Деревни.
— Здесь уже вас никто не достанет, — произнёс я, оглядывая окрестности. — Ни родня, ни бандиты, ни какая другая сволочь. Живите и размножайтесь. Плодите княжеский род.
При последних моих словах Менгри смутилась и отвела взгляд.
— Что уже? — дошло вдруг до меня.
Алонка вздрогнул и прокричал на все четыре стороны какуюто тарабарщину на своём языке. Затем посмотрел на меня и укоризненно покачал головой. Слов для выражения своих эмоций у него не было. Я недоумённо посмотрел на Степана.
— Что-то не так?
— Не положено у них про это дело вслух говорить, покуда дитё не образуется. Злых духов опасаются, — ответил казак вполголоса.
Но Менгри сама успокоила Алонку.
— Ему можно. Его всё равно что нету. Наши духи его не видят.
Парень для приличия ещё немного похмурился, а затем оттаял.
— Хочу я, Мишка, твоим именем своего первого сына назвать. Если, конечно, духи позволят Менгри его иметь. Согласен ли ты?
— Конечно, согласен. Всегда приятно, когда в твою честь кого-то называют. Значит, помнят.
— Значит, в Михайлову честь оно, конечно, можно, а Степана побоку, — обиженно засопел казак.
— Зачем так говоришь? Дочку хотел Степанидой назвать, — искренне огорчился Алонка.
— Что? — от негодования казак потерял дар речи. — Меня, казака! Моим именем — бабу? Порубаю! — Степан схватился за шашку.
Мангрены в испуге обомлели. Они не могли понять, что так рассердило друга Степана.
Я перехватил руку Степана и, повернувшись к Алонке, сказал:
— Пообещай ему лучше, что второго сына назовёшь Степаном, а третьего — Кольцом, — меня душил смех.
— Обещаю тебе, Степан, что второго сына назову Степаном, а третьего — Кольцом, — словно клятву повторил мои слова Алонка.
Я отпустил руку казака и, упав наземь, расхохотался. Ничего себе прикол. Его казачьим именем да какую-то мангренскую соплюшку… Вот удружил Алонка корефану.
— Тихо, — вдруг раздался голос Алонки. — Духи добрый знак подают.