А приплывшие посмотреть на переселенцев нанайцы пояснили, что такого села здесь и не было никогда.
— Хюро есть, Бичи есть, — показал рукой вверх по Амуру мой новый знакомый Кялундзюга. — Анды есть, Чучи есть, — махнул он рукой в сторону противоположного берега Амура. — Халбы, однако, нет.
В завершение своей речи он сокрушённо, словно сочувствуя моему горю, развёл руками и соболезнующе причмокнул.
— Ладно, анда, не озабочивайся, — хлопнул я его рукою по спине. — Ты не первый преподносишь мне сюрпризы.
Вокруг нас царило праздничное настроение. Теперь наступила очередь тамбовчан праздновать своё прибытие на новое место жительства. Около ста человек оставались на этом берегу. С завтрашнего дня наступят рабочие будни и непосильный изнуряющий труд. Но русского человека тяжким трудом не напугать. Особенно если он работает на себя.
Не всем присутствующим было так весело. Мы со Степаном грустно переглянулись и словно по команде горестно вздохнули.
Нам было не до веселья. Предстояла долгая разлука. Степан-то заберёт Катерину к себе…
А что будет со мной и Луизой? Наверняка мы были не одни в своём горе. За время долгого пути многие казаки и солдаты нашли себе сударушек. Но помочь нам никто не мог.
— Ладно, Стёпа, чего уж теперь, — двинул я в бок кулаком казака. — Один раз живём. Пошли к народу.
— Эх, Михайло, — сочувственно вздохнул Степан. — Мне вас с Луизкой жальчее всех. Мы-то с Катериной в следующем годе оженимся, а вы-то как?
— Ничего, прорвёмся, — скрипнул я зубами и увлёк казака к кострам и всеобщему веселью.
Лишь только далеко за полночь угомонились подпившие новосёлы. И только тогда наступило наше время. Время влюблённых.
Уж не знаю, слышал ли когда-нибудь этот берег клятвы и признания влюблённых, но за эту ночь он наслушался их на сто лет вперёд. Катерина со Степаном, а я с Луизой ушли от сплава далеко в сторону и до самого утра говорили друг другу слова любви и верности.
Наступило утро. Сплав двинулся дальше. На душе было тоскливо и пусто. Все следующие сутки я жил словно во сне. И когда часа в три дня из-за очередного поворота показались знакомые очертания Шаман-горы, я воспринял это совершенно спокойно.
Увязавшийся с нами Кялундзюга показал на гору и произнёс: — Адзи-хурень. Плохой место. Много духов. Совсем плохой духов. Ходи нельзя. Смерть будет.
Так вот как ты назывался сто тридцать лет назад — посмотрел я на идущего к своей Адзи охотника. Слова Кялундзюги меня не тронули. И напугать меня они тем более не могли. Я уже на личном опыте знал, на что способны злые духи Адзи-хурень.