Определили меня в учебные батареи по артиллерийской части.
Всё бы ничего, но муштра дикая. Унижениев всяких и лишениев натерпелся я вдоволь. Да и унтер-офицер попался, что не приведи господь. Зверь-зверем. Сопатки нам кровенил и по делу и за просто так, из интересу. До того уж ему это самое дело по душе было.
Ну а мы, ясное дело, терпели. А куды попрёшь?
Так случилось, что через год, как я прибыл на службу, утонул тот самый унтер в отхожем месте. По пьяному делу утонул. Ну а командование следствие учинило, что да как? Не мог, мол, такой исправный служака, да ещё по пьяному делу, в отхожем месте лютую смерть принять».
Тут Ефим невольно усмехнулся, а я подумал, что не прост дядька Ефим. Ох, не прост. Не иначе как помогал он тому унтеру в дерьме окунаться.
Меж тем Болдырев продолжал: «Цельных три месяца длилось следствие. И три месяца с нас тянули жилы. Кто да что? А чего с нас взять? Никак нет, не могу знать. Так ничего и не выпытали.
Ну и решили нас от греха подальше спровадить в дальние гарнизоны. Так и попал я на Кавказ. В крепость Грозную. Воевали мы супротив чеченских и дагестанских имамов. Имам — это всё равно что по-нашему поп. А главным их военачальником был Гази-Магомед[4], главный имам Дагестана и Чечни».
— А что, дядька Ефим, говорят вера ихняя дюже от нашей отличается? — перебил рассказчика Степан.
— Дак щё вера? Вера она и есть вера. Магометанская вера, не наша. По эвонной вере выходит, что вино им пить не можно. Свинину кушать нельзя. Зато жён можно иметь сколько душа пожелает, а вернее — сколько прокормишь.
— Ишь ты, — оживились мужики, — и как же эвонные мужики с таким счастьем справляются? Тут и одна, бывает, до того запилит, хошь из дома беги.
— Покорные их жёны. По вере ихней выходит, что муж для них хозяин и повелитель. И бунтовать против него они не имеют никаких правов.
— Вот эвто верно у них прописано, и нам бы не худо. Верно, Демьян? — ввернул кто-то из мужиков.
— Дак вы поимейте в виду, мужики, что при всём при эвтом вина-то пить им неможно, — угомонил мужиков Зимин Филипп.
Мужики враз успокоились, а Степан проговорил:
— А всё одно, мужики, а христианская вера самая правильная. Хучь и жена всего одна, да зато винцо нам не возбраняется.
— Давай, дядька Ефим, сказывай. Что там далее было? — попросил Филипп.
Ефим обвёл слушателей взглядом и продолжил: «За веру свою воюют магометане страшно. Любимое их занятие — делать православным «секир-башка». По-нашему — значитца отрезать головы и протчие мужские принадлежности. Так что в плен к ним лучше не попадать, замучают насмерть».