Задумавшись, я ткнулся физиономией в мокрую спину Степана.
— Не спи, едрёна котелок! — шёпотом выругался он.
Получилось не страшно, а смешно. Я даже всхлипнул от смеха.
— Я тебе полыблюсь, мать твою растак! Ты это где? В догоне или как? — от злости казак стал заикаться и психовать.
А меня это заводило и разбирал безудержный смех. Так бывает, иногда, казалось бы, в самый ответственный момент человека разбирает беспричинный смех, и нет никакой возможности с ним справиться. И вот я, чтобы не выдавать своего присутствия, упал на землю, зажал рукав гимнастёрки зубами и тихонечко поскуливал, корчась в невыносимых конвульсиях. Степан озабоченно присел рядом.
— Ну, ты это, паря, чего? — постоянно твердил он.
Смех прошёл так же внезапно, как и начался. Я уселся прямо тут же на земле и утёр рукавом слёзы.
— Ну, вот и ладно. Ну, вот и порядок, — облегчённо вздохнул казак. — А теперь вставай, паря, поспешать надо. Девки там наши маются.
Я поднялся на ноги и последовал за устремившимся далее Степаном.
Было удивительно наблюдать, как он умудрялся находить следы похитителей, ведь вокруг стояла кромешная тьма и непрерывно лил мелкий и противный дождь. Свинцовые тучи закрыли звёзды и луну, да так плотно, что свет от этих ночных светил не мог пробиться.
— Слушай, Степан, а ты уверен, что мы идём в правильном направлении? — не выдержав молчания, задал я вопрос.
Степан недоумённо повернулся ко мне.
— Как это правильно? Да ты что, Михайло? Нешто след не примечаешь? Да эта самая сволота после себя цельную тропу натоптала.
Тропы я по-прежнему не видел и след не примечал. Может, она и была, тропа эта? Поэтому я лишь скромно промолчал. Главное, чтобы Степан видел эту тропу.
А тот, приняв моё молчание за неуверенность, стал объяснять приметы.
— Я ведь, Миша, с малых лет к тайге приученный. А в тайге-матушке никогда и ничего не пропадает бесследно. Нужно только уметь разглядеть. Это в вашем городу можно сгинуть так, что и следов не сыщется. А всё почему? Да потому что слишком много народу там обретается. И топчете вы друг-дружкины следы. Да так, что потом ни конца, ни краю не найдёшь.
— Как же можно что-то видеть, если ни черта не видать?
Ты что филин, что ли?
— А руки тебе на что дадены? А ухи? А вовнутрях что шкворчится?
«Вовнутрях» у меня ничего не «шкворчалось», если не считать шкворчанием возмущённое негодование пустого желудка.
Но я скромно промолчал.
— Вот, смотри, ветки заломлены, трава придавлена и по земле стелется. Что это значит?
Я опять промолчал.
— А это тайга нам говорит, что прошли здесь не так давно людишки али зверь какой. Предупреждает нас матушка, чтобы были поосторожнее. Потому как не знает, с добром или с умыслом каким недобрым идут эти Божьи твари.