Затем резко поднялся и, забросив за спину винтовку, решительно направился к кромке леса. Я непроизвольно повторил его жест и пошёл следом за ним.
Нагнал я его уже у самой опушки.
— Ты куда, Степан? Ведь ничего ж не видно. Давай дождёмся утра, а там командование организует отряд и пойдём в погоню.
— Командование до вечера будет искать виновного. Это зараз легшее, чем по тайге блукать. А ты знаешь, на сколько за ночь могут уйти хунхузы? То-то. И господа охвицеры знают, поэтому никакой погони не будет.
Я подумал и невольно согласился с доводами казака. Бюрократическая машина во все времена раскручивалась очень долго.
И я, прибавив шаг, постарался не отставать от друга.
— Не дозволю сгинуть невинным душам. Кто им ещё поможет? А ты могёшь возвертаться. Я обидов чинить не стану, — проговорил он на ходу.
— Ты чего это? Белены объелся? Зато я тебе обидов стану чинить, — передразнил я его. — Аника-воин, мать твою!
Даже в темноте было заметно, как у Степана довольно раздвинулись усы. А может, мне показалось? Темно же. Но на душе, несмотря на противный дождь, потеплело.
— Как ты мыслишь в такой кромешной мгле, да ещё под дождём, их следы отыскать?
— Дак я сызмальства в тайге. Охотники мы, — просто ответил казак. — А в тайге затеряться может глупый какой. Или неуч.
— Ну ты, казачина! Не борзей, — прикрикнул я на него.
— Это как? — не понял он.
— Это, значит, не считай себя умнее других.
— А чего мне выпячиваться? Я вот зараз вижу, что по тайге ты ходить могёшь. Но как-то странно, не по-нашенскому. Утаешно, но не следопытно.
— Ну-ка, ну-ка, переведи, — меня всегда удивляло умение наших прадедов до того перековеркать обычное вроде бы слово, что уму непостижимо.
— Ну, это значит, что ходишь ты будто зверь, скрадучись. Умело. А вот сам след держишь неважно.
Я вспомнил свою учебку в славном городе Ленинграде и зверя-сержанта.
«Товарищ боец, такой расхлябанной походочкой вы будете барышню на Невском снимать. Повторить! И чтобы я вас не видел и не слышал. Джунгли шума не выносят». И мы повторяли. До изнеможения. До кровавого пота.
Но зато какова была радость, когда я «снял» в непроходимых дебрях своего первого часового. Им-то и был этот самый сержант-зверь. Правда, исполнять свой интернациональный долг пришлось совсем в иных широтах. Джунглями там и не пахло, зато было очень много песка и скал. И солнца. Изнуряющего, вездесущего и безжалостного светила. Но мы выжили и там. Потому что где-то далеко на севере, в городе с чудесными белыми ночами, в учебном подразделении спецназа ВДВ, из мальчиков делал воинов безжалостный зверь-сержант.