– Милосердие отменено, – хором сказали все четверо.
Рагнар шагнул к леснику. Мужчина ощутил, как невидимые силы сковали его.
– Пощади мою девочку, – взмолился старый егерь. – Не мсти ей.
– Я расскажу ей, кем был её отец, – ответил Рагнар, суживая глаза и погружая острые когти в горло лесника. – А если она не сможет понять слов, то покажу, что значит попасть в семь лет на рудники. Ты потерял право на милосердие…
Удар настиг врага на излёте. Меч, словно ласточка, чиркнул кожу. Несколько мгновений стражник смотрел на меня непонимающим взглядом. Затем булькнул, и красная ниточка крови потянулась вниз по подбородку. Трое его друзей уже лежали на полу, остывая. Остывая в ночи. Остывая в каменном мешке, который они называли тюрьмой Шрабба.
Шрабба – это не имя. Это монстр из языческих сказок забытых племён. Давным-давно лорд-книжник короля откопал это словечко. Королю понравилось. С тех пор – вот уже лет триста – эту унылую груду камней на задворках королевства называют Шрабба. И хода отсюда нет ни одному пленнику. До сегодняшней ночи.
Я подхватил недопитый тяжёлый кубок из электрума и глотнул. Кислятина. Теперь мнё всё кажется кислым в этом отвратительном месте. Я отбросил кубок к стене. Нечего бояться звуков. Теперь – нечего. Четверо на этаже мертвы, а их дружки выше ничего не услышат из-за толщины сланцевых глыб и воя бурана.
Как я добыл меч? Эту железку длинной в четыре неполных пяди, иззубренную и сточенную к крестовине, обмотанную вместо доброго ухватистого кожаного шнура каким-то тряпьём? Снял с трупа стражника. Которого загрыз собственными зубами, пока тот перестёгивал мои кандальные цепи со стены на неподъёмное бревно. Почему меня не пришиб второй? Потому что, пока он вытирал рожу от ошмётков кадыка своего подельника, которые я выплюнул, я любезно проткнул ему живот.
Но теперь-то я смог избавиться от этой нелепой железной палки, которую он именовал мечом, и поискать что-то более приличествующее такому, как я. Помнят ли там, в мягком подбрюшье королевства Арника, кто я такой? Помнят ли в королевском совете, как все их грязные поручения, за которые не брался ни один паладин, вдруг чудесным образом исполнялись? Хотят ли эти важные графы-хранители помнить об этом? А лорд-канцлер – он помнит, что когда-то у него был сын? Младший сын, не тот, белоручка и идиотик, который займёт папочкино тёплое место. Сын, которому с детства совали в руку меч вместо сластей, приговаривая: бей, бей, бей. Бей!
Я наконец-то нашёл подходящую железяку. Нет, ещё не меч, но всяко лучше того кретинского изврата, что таскал ранее. Это – иначе назвать не повернётся язык – хотя бы имело зачатки баланса и остроты. Что ж, побарахтаемся, Эрвин! Ещё не вечер! Ещё уже ночь, избитый, голодный придурок, звенящий остатками цепей! Ты проклят! Законопачен в самую глухую нору. Впереди десять ярусов охраны, лучники на вышках и пустошь длинной в жизнь.