— Ну, как вы считаете, — обратился к Коночкину Бой-Ударов, — следует ли напечатать эти документы в виде приложения к статье Чащина или просто передать их в прокуратуру? — Коночкин не ответил, и Бой-Ударов заключил сам: — Передадим в прокуратуру… — И сказал уже Чащину: — А вы обратили внимание, сколько у вас оказалось помощников? Ведь вот вы же сказали, что Ермоленко уже отправили в длительную командировку. А документы-то все-таки пришли!
И он с таким торжеством взглянул на Чащина, что тот невольно подумал: «Да, работа оказалась коллективной!»
Запорожцев взглянул на смущенно-торжественное лицо Чащина и улыбнулся: этот пламенный юноша начинал хорошо!
— Ну, товарищ Чащин, позвольте мне поздравить вас с началом газетной работы! — и протянул руку журналисту.
Чащин смутился, но радость скрыть все равно было невозможно.
Коночкин подписывал газету. Он подписывал ее так, словно это был его собственный смертный приговор. Да это и был приговор. Подпись вышла до того неразборчивой, что Запорожцев только головой покачал.
Зато Бой-Ударов был доволен.
— Ах, что за газета будет завтра, что за газета!.. — бормотал он, пока курьерша осторожно собирала полосы.
Когда она ушла, Коночкин смиренно спросил:
— Я могу быть свободным?
Запорожцев пожал плечами. Коночкин направился к двери, бросив на Чащина такой взгляд, что тот немедленно скончался бы, если бы взгляд мог убивать.
— Нет, какая будет газета!.. — продолжал восхищаться Бой-Ударов, даже и не заметив исчезновения заместителя редактора.
— А вам не стыдно, что эту статью написал молодой журналист? — вдруг спросил Запорожцев. — Сами-то вы что сделали, чтобы вскрыть эту пакость? Разве у вас не было сигналов раньше?
Бой-Ударов отвел глаза.
— Вот и выходит, что это урок не только Сердюку или Коночкину, но и всем нам. Плохо занимаемся городом, мало знаем, что в нем делается. Если о Мылотресте есть материалы, пристегните их к этой статье хоть в сноске от редакции. Пусть и там подумают. Мне кажется, что после этой статьи в городе многое изменится…
Он попрощался с газетчиками, еще раз взглянул на Чащина, покачал головой, пробормотал непонятное: «Ну, ну!..» — и какие-то смешливые лучики мелькнули в его глазах, то ли одобрительные, то ли недоверчивые. Федор долго вслушивался в его шаги под окном.
— Ну, а теперь домой, домой! — потягиваясь и с хрустом выпрямляя плечи, сказал Бой-Ударов. — Газетчики тоже должны отдыхать. Завтра вы услышите толки на улицах, в трамваях и в автобусах, но сегодня надо отдыхать! Мы еще напишем и напечатаем немало статей, но сегодняшняя ночь никогда не изгладится из вашей памяти. Однако и это не должно мешать отдыху. Почем знать, может быть, завтра вам некогда будет и вздохнуть, потому что Коночкин или Сердюк начнут новую атаку и примутся доказывать, что все написанное ложь и клевета. И вам придется отбиваться, искать свидетелей, документы, а свидетелей отправят в командировки или выгонят со службы, и надо будет ехать за ними…