Очень сухо Розалин отвечала:
— Я уже с почтальоном договорилась, так что большое вам спасибо.
Она заботливо уложила Денниса и еще немножко с ним посидела, пока намазывала лицо кремом.
— Я там не задержусь, — сказала она. — А у тебя пока все есть. Может, с Божьей помощью окажется, что она поправляется.
«Может, она и не болеет совсем», — хотел сказать Деннис, но сказал вместо этого:
— Дай-то Бог.
Он не очень беспокоился. Во-первых, если честно, нечего было так колотиться из-за Гоноры, пусть умирала бы, когда хочет, Деннис и пальцем бы не двинул.
До самой последней минуты Деннис надеялся, что Розалин одумается и не поедет, но вот она в самую последнюю минуту, в шляпе, в рубище, а не в пальто, с разводами розовой пудры на подбородке, натягивала перчатки, вея нафталином, взмахивала платочком, вея «магнолией», подскакивала к окну, высматривала почтальона.
— По такому снегу как бы не запоздал, — сказала она с дрожью в голосе. — Может, и вовсе не заявится. — Она бросила последний взгляд в зеркало. — Да, Деннис, вот что не забыть бы, — сказала она совсем уже другим голосом. — Зеркало новое купить, чтоб не получалась из меня такая образина.
— Зеркало как зеркало, — сказал Деннис. — Чего зря деньги переводить.
Почтальон опоздал всего на несколько минут. Деннис поцеловал Розалин на прощанье, закрыл кухонную дверь, и, как она садится в машину, он не видел, но зато слышал, как она хохочет.
«Закоренелая врунья — вот она кто», — сказал Деннис сам себе, сидя у печи, и вдруг почувствовал, что падает вниз головой в темный колодец. Лучшая его половина оспаривала эту дурь. «И не стыдно, — говорила лучшая половина Денниса, — думать такое на собственную жену». Но худшая половина упорствовала. «Она еще не такого достойна, — упрямилась худшая половина. — Бросила меня тут одного, а чего ради, спрашивается?» В том-то и вопрос. Ясное дело, не ради Гоноры, живая она там или мертвая. А тогда чего ради? То-то и оно. И он совсем перестал думать. Тут думай не думай. В груди саднило, похоже на воспаление легких, если бы простуда была, но простуды не было. Ноги ныли, точно как от ревматизма, но не было у него никогда ревматизма. И он ни о чем не думал. Так продолжалось два дня, и недоразвитый малый с фермы на горке все делал по дому, даже посуду мыл. Ел Деннис, при таких своих страданиях, как раз неплохо.
Розалин откинулась в плюшевом кресле и думала про то, как она всегда, хлебом ее не корми, любила дорогу. В поезде она была как дома — все сидят близенько, пахнет газетами, каким-то чудесным мебельным лаком, духами от меховых воротников, пылью, чем-то еще, не поймешь, но запах дорожный — не то фруктов, не то москатели какой-то. Она купила шоколадку, хоть есть пока не хотелось, и журнал с рассказами про любовь, хоть до чтения, в общем, была не большая охотница. Просто, чтоб убедиться, что вот она снова в поезде, едет куда-то.