Ужель вот так меня покинешь,
Кто верил и молил, кто верил и молил?
Солги… Но только никогда
Не покидай меня, вовеки, никогда!
Из-под пальцев Элис вылетали жалобные, нежные звуки лютни, и, вторя им, тихо насвистывали, прикрыв рот руками, Джек и Банни. Я украдкой бросила взгляд на Ричарда. Он пристально смотрел на пламя, положив перед собой на стул раненую ногу. Подрагивавший свет огня бросал ему на лицо тени, искажая его черты, и я не могла сказать, смеется он или плачет.
– Когда-то давно ты мне пел это, – шепнула я ему, но если он и расслышал меня, то все равно не подал виду и не шевельнулся.
Он дождался, когда Питер допоет последний куплет, затем, выпустив в воздух большую струю дыма, он протянул руку к лютне Элис.
– Все мы здесь влюблены, не так ли? – неожиданно задал он вопрос. – Каждый по-своему, за исключением вот этих юнцов.
Он насмешливо улыбнулся и ударил по струнам лютни.
Твоя нареченная так несказанно прелестна —
Одним только взглядом она превращает в калеку.
В гирляндах цветов проплывает в таком ослепительном блеске,
Что разве лишь звезды небесные рядом не блекнут.
А впрочем, хотя поцелуй ее сладок и лестен,
Кем она станет, пойми, через годы, ушедшие в Лету.
Сделав паузу, он многозначительно взглянул на них, и я увидела, как Элис откинулась на спинку кресла, бросая неуверенные взгляды на Питера, а Джоан, поджав губы, мяла в руках складки платья. «О Господи, – подумала я, – зачем же было разрушать очарование! Зачем было обижать их? Они ведь как дети».
А потому, что терзаться нам глупой заботой мирскою,
Омрачая покой и веселье печальною тенью.
Давайте ж гулять, веселиться, пока не прищемит могильной доскою,
Ибо воистину сказано, что за кончиною нет наслаждения,
Потому как здоровье и разум, богатство и чувство костлявой рукою
Превращаются в пыль, как годы в мгновение.
Он взял последний аккорд и, встав, с поклоном вручил лютню Элис.
– Ваш черед, леди Кортни, – сказал он. – Или, быть может, вы предпочитаете сыграть в бирюльки?
Кто-то – кажется, Питер – натужно рассмеялся. Затем Джон поднялся, чтобы зажечь свечи. Джоан, наклонившись вперед, разгребла кочергой головни, чтобы огонь поскорее потух. Слабо померцав, они погасли. Очарование было разрушено.
– А снег все идет, не переставая, – сообщил Джек Гренвил, распахнув ставни. – Будем надеяться, что в Девоне вырастут двадцатифутовые сугробы и под ними будут погребены Фэрфакс и его доблестные соратники.
– Куда больше вероятность, – произнес Ричард, – что под ними окажется погребен Вентворт, который сидит у Фэрфакса на хвосте в Бовей-Трейси.