– Это желание всякого человека, – сказал Ричард.
– Его желание не исполнится, если удастся доказать, что он принял участие в восстании, – сказала я.
Ричард пожал плечами.
– Парламенту было бы весьма трудно раздобыть такое доказательство, – сказал он. – Ведь вот уже два года, как Рашли в Лондоне.
Вместо ответа я достала из-за корсажа бумагу, расстелила ее на полу и поставила сверху свечу. Я прочла ее громким голосом, как это сделал мой зять днем:
Всякий, кто когда-нибудь давал приют – или попытается сделать это в будущем – злоумышленнику, известному как Ричард Гренвил, будет в случае разоблачения арестован за измену, земли его будут окончательно и навечно конфискованы, а его семья – заключена в тюрьму.
Я выждала мгновение и сказала:
– Они вернутся утром, чтобы обыскать дом. Джонатан предупредил меня.
Капля сала упала на бумагу, уголки которой приподнялись. Ричард взял этот лист, подержал его над пламенем, и сгоревшая бумага превратилась в горстку золы у него в руке.
– Видишь? – сказал Ричард своему сыну. – Так и жизнь. Дрожащее пламя, искорка, и все кончено. Ничего от нее не остается.
Мне казалось, что Дик смотрел на отца как собака, пытающаяся угадать желания. «Что я должен сделать?» – казалось, говорили его глаза.
– Ну что ж, – со вздохом сказал Ричард, – нам ничего не остается, как подставить свою шею под топор палача. Печальный конец. Стычка на дороге, дюжины две бравых молодцов набрасываются на нас, наручники, затем проход по улицам Лондона под улюлюканье черни. Ты готов, Дик? Ты сам, мастерской рукой, привел нас к этому тупику. Пожинай плоды своих трудов.
Он встал и потянулся.
– Уайтхоллский топор весьма остер, – сказал он. – Я уже видел его в деле. Палачом был небольшой человечек со стальными мускулами. Ему было достаточно одного удара. – На миг он умолк, задумавшись, затем медленно добавил: – Но это не очень приятное зрелище, эта кровь на соломе.
Я заметила, как ужас отразился на лице Дика, и как разъяренная фурия повернулась к человеку, которого любила.
– Не угодно ли тебе помолчать! Разве недостаточно он натерпелся за восемнадцать лет!
Ричард взглянул на меня, удивленно подняв бровь.
– Что? – сказал он, улыбаясь. – Ты тоже ополчаешься на меня.
Я протянула ему записку, которую мяла в руке. С трудом можно было разобрать, что на ней написано.
– Тебе не придется класть свою лисью голову на плаху, – сказала я. – Прочти это – и ты запоешь по-другому.
Он наклонился к свече, и я увидела, как недоброжелательство в его глазах уступило место удивлению.
– Все ж таки я создал одну Гренвил, – сказал он тихо.