Он выбросил куриную ножку в окно и оторвал от тушки вторую.
– Но, Ричард, – заметила я неуверенно, – правильно ли это? Они сражаются за дело, в которое верят и считают справедливее нашего.
– Плевать на справедливость, – ответил он. – Это эффективное средство, а остальное значения не имеет.
– Я слышала, парламент назначил за твою голову высокое вознаграждение. Мятежники боятся тебя и ненавидят.
– А чего ты хочешь? Чтобы они расцеловали мою задницу? – Он улыбнулся и сел на кровать. – Довольно о войне. Поговорим немного о нас.
Мне этого не хотелось, я надеялась увлечь его разговором об осаде Плимута.
– Где ты сейчас живешь? – быстро проговорила я. – В палатке?
– Я в палатке, имея в своем распоряжении лучшие дома Девона? – Он ухмыльнулся. – Нет. Мой штаб располагается сейчас в Баклэндском замке, который мой дед продал полвека тому назад Фрэнсису Дрейку[10], и не стану скрывать, что живется мне там совсем неплохо. Я захватил весь мелкий и крупный рогатый скот имения, и землевладельцы, под угрозой виселицы, платят мне оброк. За глаза они называют меня Рыжим Лисом, а женщины пугают моим именем детей, когда те не слушаются: «Вот придет Гренвил Рыжий Лис – и утащит вас».
Он расхохотался, словно изрек нечто очень смешное. Я наблюдала за линией его подбородка, более массивной, чем прежде, и за контуром его губ, сужавшихся в уголках.
– Твой брат Бевил, – произнесла я тихо, – совсем не таким способом завоевал себе репутацию на западе.
– Верно, – согласился он. – И у меня нет ни такой жены, как у Бевила, ни дома, который бы я любил, ни ватаги счастливых ребятишек.
Голос его вдруг сделался резким, с примесью странной горечи. Я отвернулась, откинувшись на подушки.
– Твой сын с тобой, в Баклэнде? – спросила я спокойно.
– Мой отпрыск? Да, он там, со своим наставником.
– На кого он похож?
– Дик? О! Это проказник с грустными глазами. Я называю его «щенок» и заставляю петь для меня за ужином. Но у него нет ничего от Гренвилов. Он как две капли воды похож на мать.
Ребенок, с которым играть должны были мы, мы могли воспитывать его и любить. И мне вдруг стало очень грустно, как-то неловко, оттого что отец, говоря о нем, так презрительно пожимает плечами.
– У тебя все сложилось плохо с самого начала, Ричард.
– Да.
Наступила долгая пауза: мы вступали на опасную почву.
– И ты никогда не пробовал сделать свою жизнь более счастливой? – спросила я.
– О счастье вопрос не вставал, – ответил он. – Счастье ушло вместе с тобой – факт, который ты отказалась признать. Очень сожалею.
– Я тоже.
Сумерки уже ползли по полу. Скоро придет Мэтти и зажжет свечи.