Цыга уже начал приходить в себя, но дядя Квентин по-прежнему лишь что-то мычал и не мог стоять на ногах. Его положили на скамью. Он тотчас уснул.
– Сейчас мы от него ничего не добьёмся. Ещё действует укол, – сказал мистер Барлинг. – Надо подождать до утра. Мы поговорим завтра, когда я приду сюда с Блоком.
Цыгу они оставили прямо на полу, на циновке, но мальчик вскоре проснулся. Он сел, положив руку за затылок, и в изумлении стал оглядываться. «Интересно, где это я?» – рассуждал он. Тут он увидел мистера Барлинга и сразу же всё вспомнил. Всё, кроме того, как оказался в этой пещере.
– Мистер Барлинг! – воскликнул он. – Что всё это значит? За что вы ударили меня? Зачем? И зачем вы притащили меня сюда?
– Хорошее наказание никогда не помешает такому сорванцу, как ты, – усмехнулся Барлинг. – Заодно составишь компанию вот этому господину. Он не проснётся до утра. А когда проснётся, ты расскажешь ему всё, что знаешь сам. И ещё скажи, что, когда я утром вернусь, мы с ним поговорим по душам. Что же касается тебя лично, Пьер, только не думай, что ты сможешь выбраться отсюда самостоятельно. Это место известно лишь мне, и путь сюда знаю только я. Если решишь убежать, считай, что ты уже труп. Но и труп твой, скорее всего, никто уже не найдёт. Постарайся это понять.
Цыга побледнел. Уж он-то хорошо понимал, что значит потеряться в тоннелях. А про эту пещеру он вообще ничего не знал и, значит, не имел ни малейшего представления, где она находится. Цыга хотел задать ещё несколько вопросов, но Барлинг развернулся и ушёл, уводя за собой слугу. Фонарь они унесли, и в пещере стало абсолютно темно.
– Эй, вы! – крикнул Цыга вслед ушедшим. – Оставьте хоть фонарь!
Никто не ответил. Шаги удалялись. Цыга напрягал слух, чтобы понять, в какую сторону они повернули, но толком так ничего и не уловил. Когда всё стихло, вокруг воцарилась полная темнота и тишина. Слышалось только тяжёлое дыхание дяди Квентина.
Тут Цыга вспомнил о фонарике. Он полез в карман, но карман был пуст. Видимо, фонарик выпал ещё в комнате. На ощупь он добрался до скамьи, на которой лежал дядя Квентин, нащупал его руку, потряс за плечо. Дядя Квентин только хрипел и прерывисто дышал. Из-за этого стало как-то не по себе. Было жутко оставаться наедине с человеком, который, возможно, вот-вот умрёт.
Цыга стал замерзать. Он подобрал лежащие на полу тряпки и накинул их себе на плечи. Тряпки были влажные, и теплее от них не становилось.
В тишине раздавались звуки монотонно капающей воды: кап-кап-кап. Иногда этот звук ненадолго прерывался, очевидно, вода накапливалась в какой-то впадинке, потом снова: кап-кап. Слушать это было невыносимо. Вот так, наверное, люди сходят с ума.