То, что генерал, поставивший этот памятник, сможет смотреть на него, казалось не особенно странным; Кэтрин больше удивило не то, насколько уверенно он сидел, и каким спокойным оставалось его лицо, а то, что он вообще осмелился войти в церковь. Тем не менее, ничто не выдавало в нем виновного человека. Однако она могла припомнить десятки людей, преуспевших во всех мыслимых грехах, совершающих преступление за преступлением, убивающих без разбору и не знающих, что такое человечность и раскаяние. Лишь насильственная смерть или уход в религию способны прервать их черные дела. Воздвижение памятника само по себе отнюдь не могло заставить Кэтрин пересмотреть свои сомнения насчет смерти миссис Тилни. Позволят ли ей когда-нибудь спуститься в семейный склеп, где покоится ее прах? Увидит ли она гроб, который хранит ее останки? Кэтрин прочитала слишком много книг, чтобы не знать, с какой легкостью за труп можно выдать восковую фигуру и как устроить ложные похороны.
Последующее утро обещало быть более удачным. Ранняя прогулка генерала, казавшаяся Кэтрин всегда некстати, теперь была ей на руку; когда она узнала, что его дома нет, то сразу же намекнула мисс Тилни о том, что сейчас самое время сдержать слово. Элеанора была готова; но, пока они шли, Кэтрин напомнила ей еще об одном обещании, поэтому сначала они отправились в ее спальню смотреть портрет матери. На нем Кэтрин увидела очень красивую женщину с приятным задумчивым лицом, что в какой-то степени соответствовало ее ожиданиям. И все-таки она надеялась, что выражение лица миссис Тилни, его цвет и все черты до единой окажутся полным отражением, если не лица Генри, то хотя бы Элеаноры. Именно с их помощью Кэтрин пыталась представить себе внешность их матери. Но теперь она находила слишком мало сходства. Невзирая на этот недостаток, она, тем не менее, рассматривала портрет с большим интересом и очень не хотела от него уходить.
Когда они вышли к галерее, ее волнение было настолько сильным, что она едва могла говорить – лишь время от времени поглядывала на свою подругу. Элеанора казалась помрачневшей, но, тем не менее, держала себя в руках. Ее спокойствие говорило о том, что она уже привыкла ко всему, что напоминало ей о матери. Вот она наконец прошла через тяжелые двери и прикоснулась к замку. Кэтрин, чуть дыша, повернулась, чтобы закрыть за собой на всякий случай эти передние двери, как вдруг заметила в дальнем конце галереи страшную фигуру – фигуру самого генерала. В тот же миг до ее ушей донесся громкий крик «Элеанора», эхом отозвавшийся во всем здании. Поскорее спрятаться – таким было первое инстинктивное желание Кэтрин, хотя она почти не надеялась, что осталась им не замеченной. Когда ее подруга с виноватым видом пробежала мимо нее, подошла к отцу и тотчас же ушла вместе с ним, Кэтрин сломя голову помчалась в свою спальню, где, заперев двери, решила, что у нее теперь не хватит смелости даже спуститься вниз. Она просидела у себя, по меньшей мере, час, глубоко сочувствуя состоянию своей бедной подруги и ожидая, что злой генерал вот-вот вызовет ее к себе в комнату. Однако вызова не последовало; и, заметив, что к аббатству подъехал экипаж, она, в конце концов, отважилась спуститься и встретиться с ним лицом к лицу, так как там она могла рассчитывать на защиту его гостей.