Некоторые дни общения совпадали с торжественными событиями в семье Тарковских. В дни рождения Арсения Александровича, его 79-летия, потом 80-летия, в день сорокалетия свадьбы Тарковских мы поднимали бокалы, говоря банальные, но искренние слова о вечном здоровье и долгой жизни. А между тем Арсений Александрович часто недомогал и угасал почти на глазах. Часами он мог сидеть в своем кресле молча и вроде бы принимать участие в общей беседе, но мне казалось, что жил он уже в своем, собственном мире и реагировал на жизнь вокруг, откликаясь только на просьбы, призывы, мольбы Татьяны Алексеевны – верного друга, жены, повелительницы. «Арсюша, я прошу тебя, не кури, ты сегодня уже исчерпал свою норму – три сигареты». И он, словно маленький мальчик, послушно откладывал в сторону спички и шевелил губами: «Ах, да…». «Ты можешь вспомнить такое-то стихотворение?» – говорила в другой раз Татьяна Алексеевна, и он вспоминал и замечательно прочитывал на память любимых поэтов.
Однажды мы повезли его, инвалида войны, в какое-то московское захолустье, на завод по производству протезов. Старый отечественный протез быстро пришел в негодность, ныла натертая нога, и он терпел уже через силу. Фронтовик, пожилой человек часами выжидал то мастера, то приемщицу, то заведующего. Как стыдно мне было. Я не выдержал и устроил скандал. Протез быстро исправили, но от этих поездок в памяти осталось тягостное чувство.
…9 мая 1987 года я приехал к Арсению Александровичу поздравить его с Днем Победы. Заговорили об Андрее Арсеньевиче – сыне поэта, кинорежиссере, незадолго до этого скончавшемся во Франции от рака. Татьяна Алексеевна вспомнила о письме, присланном им из Италии несколько лет тому назад. Несколько раз она произнесла: «Бедный Андрей, совершенно невиновный». Заинтересовавшись, я попросил показать это письмо. Мне почудилось, что в нем есть что-то важное, неожиданное. Татьяна Алексеевна вышла в другую комнату, и я с нетерпением ждал ее возвращения. «Куда же оно запропастилось? – все повторяла она. – Ведь мы никому его не давали читать». Наконец письмо обнаружилось, и я стал читать его вслух, довольно быстро разбирая правильный почерк Андрея Арсеньевича, кстати, невероятно похожий на почерк отца. Прочитав письмо, я почувствовал, что содержание его выходит далеко за рамки частного послания родному отцу, что в нем, помимо бытовых личных деталей, сообщается о принципиальных вещах в судьбе режиссера, о том, что происходило еще недавно в нашем киноискусстве. Его немедленно надо опубликовать! День был воскресный, и я позвонил главному редактору. А дальше все произошло стремительно быстро: последнее письмо Андрея Тарковского своему отцу было опубликовано. Комментарий к нему мне помогла сделать дочь Арсения Александровича Марина Арсеньевна.