— Да врут сказки, мало ли чего дитяткам малым рассказывают… Не мог Господь таких, прости Господи, уродцев сотворить… — молвил Епископ, который, помниться, был простым деревенским священником, когда покинул владения Сарионова отца. Теперь он — личный духовник князя.
Однажды конь князя, споткнулся и сломал ногу о мраморную плиту во время охоты. Князь проделал грудью и лицом широкую борозду в жухлой листве. Пока слуги поднимали его, вытирали, да отряхивали, князь, охая от боли, вернулся той злосчастной плите.
— Да чтоб тебя! Такого скакуна потерял! — и тут взор его остановился на другой такой плите в нескольких метрах от первой, выглядывающая из осенней листвы И так целая дорога. Он дал команду слугам, чтобы те пошли и разведали что к чему. Скакун лежал и хрипел. Нога была в ужасном состоянии. Кость торчала из раны. А кровь заливала листья. Конь все пытался встать. Его придерживали оставшиеся с князем егеря и не знали что делать. В таких случаях дело ясно, но конь то был княжеский, и добить его, чтобы не мучился, никто не решался.
Тут вернулись слуги, но ни одни. С ними были люди… Да какие люди. Да, не врали сказки — на людей они были похожи лишь издали. А вблизи…
«Кошкоглазые» — так их мысленно прозвал князь. Один из кошкоглазых подошел к коню, а тот словно понял все приутих и выставил больную ногу. Кошкоглазый прикоснулся к ране и та исчезла! Князь не поверил глазам своим, когда к нему повели его скакуна. Конь даже не хромал. Один из кошкоглазых, облаченный в сверкающий причудливый наряд сделал пригласительный жест и князь отдал на поруки егерей чудесно исцелившегося коня, пошел за ним.
То, что он видел не суждено забыть никогда. Белоснежные, словно сотканные из тумана дворцы, дивные цветы, оплетающие почти парящие колонны и люди… Он наконец сумел рассмотреть их: их кожа была бледная как мрамор, их движения были плавны как кошачьи. А тела тонкие, как лезвие меча. И нигде, нигде не увидел князь ни стен, ни оружия, но мощь таких соседей угадывалась в их необыкновенной силе. Ему воздали великие почести, что очень польстило Сарионовому самолюбию, но мысль о том, как жить, имея под боком превосходящую его во всем силу, назойливо лезла в голову. Вернувшись во дворец, он часами размышлял над этим вопросом, а епископ, пытаясь загладить свою вину, давал всяческие советы.
— Напасть первым? Ты с ума сошел, старик! Да они нас одним пальцем раздавят. — мрачно орал князь на весь зал, а потом снова замолкал и слышно было его недовольное сопение.
— Раньше такие проблемы решали женитьбой… — начал было священнослужитель, но тут же осекся в ожидании еще одной вспышки гнева.