Если уж быть совсем честным, то Дмитрий Васильевич купил себе и Хэмингуэя. Хотел двухтомник, потом решил начать с «избранного». Но не осилил. Не пошло. Невозможно. Нечитанный Хэмингуэй занял почетное место рядом с Есениным и Евтушенко.
На последнюю реликвию Дмитрию Васильевичу удалось выйти тоже случайно. Он смотрел концерт по телевизору, и молодая симпатичная певица по имени Арина – так и объявили, без фамилии – Арина – исполняла песню-романс «Обними, поцелуй». Ее голос пробудил в Дмитрии Васильевиче неясную тревогу – голос красивый, не такой как у Татьяны, но такой же степени красоты. Когда она запела «звонким смехом своим развлеки, замани» он насторожился и стал внимательно слушать. Песня была о том, как один молодой человек просит девушку провести с ним весело время, целовать, обнимать его, в общем развлекать. Услышав слова «с души, словно тучу, тоску прогони…», он уже почти догадался, в чем дело. Замирая, он дождался строчки «я боялся страдать, я боялся любить, и мне некого помнить и некого даже забыть» и наконец, поверил, что нашел все, что хотел. Дмитрию Васильевичу было интересно узнать, чем кончается песня, потому что тогда Татьяна прекратила петь, и он не смог дослушать. Песня кончалась тем, что молодой человек полюбил впервые в жизни, а девушка его бросила, и теперь он страдает и тоскует, но зато ему есть, что помнить и что пытаться забыть. Он приобрел диск певицы Арины, которая действительно выступала без фамилии, просто «Арина», и теперь мог сколько угодно предаваться материализовавшимся воспоминаниям. Но самым любимым из них была все-таки «Сережка ольховая», потому что именно ее он слышал целиком, и текст стихотворения сразу воскрешал в его памяти этот бархатный низковатый тембр.
Он почти не вспоминал всего остального, что сопутствовало его знакомству с Татьяной – ни ее первого появления на палубе, ни ее дикой выходки в бассейне. Он по-прежнему квалифицировал это как дикую выходку, которую объясняли скудные сведения о жизни Татьяны, сообщенные ее подругами. Он помнил, конечно. Все помнил. Как забудешь! Но…ладно, чего там… Он все простил за ее голос.
Иногда Дмитрий Васильевич вспоминал, как безразлично она прошла мимо него в последний день. Его это удивляло, и он не мог этого объяснить. Но ему не приходило в голову задуматься, хотя, если бы задумался, то, наверное, смог бы.
Но он не задумывался. А о чем? Что, почему… Съездил вот… Что плохо-то? А это – ну, мало ли…