– Вот, тетрадка…
– Что тут? Кулинарные рецепты. Смотрим. «Кулич с цукатами (Анна Ильинишна)», «овощной супчик (марусин)», «Аглашин слоеный пирог», «жаркое (санаторий»)… так, ладно. А вот какая-то бумажка – список дел и покупок. Это уж совсем недавнее. «Позвонить в ремонт телевизоров», «купить средство от моли», «узнать в справочной аптеки насчет лекарства». Теперь сравни почерк. Вопросы есть?
Ася покачала головой.
– Нет вопросов. Все ясно.
– Я думаю, что Валя однажды напоролся у Ксении на книжку и блокнот. И ему удалось их просто-напросто выкрасть у нее. Это и были те самые доказательства, которые он хотел предъявить всем.
– Да, теть Зой, наверное, так и было. Представляю, как она обнаружила, что пропали ее заветные записи! Небось, обыскалась везде. А спросить – как? «Валь, ты не находил мой блокнот с черновиками доносов?»
– А когда он захотел собрать народ, чтобы назвать доносчика, она срочно организовала его арест. Все просто.
– Теть Зой. Это такой ужас. Я прямо не знаю, как теперь…как жить с этим.
– Ну, прежде всего, сядь и успокойся.
– Не могу, теть Зой. Не могу успокоиться. И сидеть не могу. Я столько за ней ухаживала, в этой самой квартире… У меня она перед глазами стоит…Мне то придушить ее хотелось, то жалко было ее до слез. Но в голову не могло прийти такое…
– Валокордину дать?
– Нет. Зачем?
– Для успокоения. Вместо валерьянки.
Зоя Артемьевна принесла воды в рюмке, накапала валокордин.
– На, выпей. Я понимаю, какое это для тебя потрясение. Но, Асенька, постарайся взять себя в руки. Постараешься?
Ася кивнула.
– Да. Но…У меня все дрожит внутри. Я никак не могу поверить в это.
– И я не могу. И еще я не могу смириться с мыслью, что все эти годы мы жили бок о бок, и она как ни в чем ни бывало общалась с нами, и совесть ее не мучила. И Бог ведь не наказал.
Тетя Зоя помолчала, потом сказала задумчиво:
– Знаешь, Ась, кое-что в этой истории мне неясно. И я пока не могу найти ответ.
Она внимательно посмотрела на племянницу
– А тебе самой ничего не кажется странным?
Ася неуверенно пожала плечами и покачала головой.
– Н-не знаю. Все странно и все невероятно.
– Да, это так. Но то, о чем я говорю, совсем непонятно. Рассказать тебе?
– Да, конечно! Расскажи!
– А ты уже успокоилась? Готова слушать и размышлять?
– Да, готова. Валокордин помог.
– Хорошо. Так вот. Сколько мы знали Ксению, она всегда вела себя, как человек, которого не в чем обвинять. Она не отличалась от любого из нас, не имеющих за душой вины. Когда заходила речь о репрессиях, она мрачнела и молчала, и никогда не поддерживала эту тему. Но это никого не удивляло, поскольку ее жених погиб в лагере и она так и не устроила свою жизнь. Все прощали ей эгоизм, капризы и прочее, так как это искупалось тем, что пришлось пережить. Естественно, что мы все, прошедшие вместе сквозь тридцатые-сороковые-пятидесятые и прочие годы, доверяли друг другу, как самим себе. Мы без колебаний могли бы поручиться за любого из нашей компании головой, честью – чем угодно. Поэтому для меня эта коробка с письмами была еще большим шоком, чем для тебя. Гораздо большим. Несравнимо. Поверь. Это было крушение, катастрофа. Я тоже не могла в это поверить. Мы с Женей – мне пришлось ему показать нашу находку – по очереди утешали друг друга, по очереди убеждали друг друга, что этого не может быть, по очереди отпаивались лекарствами, тут одним валокордином не обошлось, целый кардиологический арсенал пошел в дело. И в конце концов мы оба пришли в выводу, что все это правда. Ты не устала меня слушать?