– Нет, что ты, теть Зой! Давай дальше!
– Хорошо, пошли дальше. Я просмотрела очень внимательно все Ксенины бумаги, но, конечно, не нашла ничего, что могло бы свидетельствовать о ее связях с органами. Это и понятно. Кто же будет хранить вещдоки подобного рода! Нет сомнения, что все они были уничтожены. И Ксения могла быть абсолютно спокойна на этот счет. И поскольку не осталось в живых ни Вали Поливанова, ни Надежды Петровны, ни Вани Свинцова, – никого, кто мог бы…
– То есть она была уверена, что никому ничего неизвестно и все это так и останется?
– Вот именно! Она не нервничала, что кто-то знает о ней кое-что или может узнать. Сейчас открыты архивы КГБ, и дети или внуки репрессированных могут запросить дела своих родных. Но не всегда доносы были подписаны настоящим именем. А иногда они были просто анонимны. Поэтому она не опасалась случайного разоблачения. Понимаешь? Но в таком случае, возникает вопрос… какой вопрос, Ася?
– Почему она хранила эту коробку в матрасе?
– Конечно! Странно, правда? Зачем ей это? Было бы понятно, если б она хранила любовные письма, какие-то памятные вещи, подарки и прятала их от кого-то – от мужа, например. Но в ее случае нет ничего подобного. Это чужие письма, не ей адресованные и большей частью к ней не относящиеся. А те, что относятся – совсем невыгодны для нее. Тем более, записные книжки и блокноты, прямо доказывающие ее неблаговидную деятельность. Получается нелогично: уничтожить все, кроме самых главных улик! Интересно, что помешало ей от них избавиться?
– Может она забыла, куда их спрятала? Хотя вряд ли. Она всегда говорила: «не пойду в больницу, дайте мне умереть на своем матраце». То есть она не хотела оставить его ни на минуту.
– Но она же понимала, что после того, как она умрет «на своем матраце», он станет доступен для всех желающих. И то, что она скрывала всю жизнь, может раскрыться.
– Может, она была уверена, что никто не полезет в ее мерзкий матрас?
– Но все равно оставалась доля шанса, что кто-нибудь полезет. Особенно с учетом семейной легенды о ценностях. Легче же было все уничтожить.
– А может быть, ее все-таки совесть мучила, но она боялась признаться? А после смерти – пусть узнают.
– Но узнают только в том случае, если вскроют этот матрас. А если не вскроют – все останется шито-крыто. Нет, не похоже, что она хотела посмертной дурной славы. И раскаянием тут тоже не пахнет.
– Теть Зой! Знаешь, я не буду жить в этой квартире. Не хочу.
– Ась, ну квартира-то ни в чем не виновата. Сделаешь ремонт, можно все тут изменить, как тебе нравится. Будешь сама себе хозяйка в своей квартире. Чем плохо?