Л. Пожалуй, закономерно, что именно стихи так много значили для нас в ту пору. По Евангелию от Иоанна "Вначале было слово". Немецкие просветители Гаман и Гердер считали, что "поэзия - родной язык человечества". Песня родилась раньше речи. И в начале истории каждого народа было прежде всего поэтическое слово, слово Гомера, Данте, "Нибелунгов", "Слово о полку Игореве", слово Руставели.
Но в новейшее время, пожалуй, ни в одной стране поэзия не имела такого всеохватывающего значения, как стихи Пушкина и Некрасова, Есенина, Маяковского, Твардовского.
В пору сталинщины, особенно в последние годы, лирическая поэзия оказалась в опале. Это было естественно: держава, державная партия подавляли народ и личность. Проявления личного начала, не только независимой мысли, но и просто непосредственного чувства становились подозрительными. "Отсебятина" была бранным словом. Выражения печали, грусти, мысли о болезни, смерти клеймились как декадентщина, упадочничество. Долго не разрешалось публиковать и исполнять лучшее стихотворение Суркова "Землянка", ставшее песней, - цензоры требовали убрать строки:
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти четыре шага...
После войны была запрещена баллада Исаковского:
Враги сожгли родную хату,
Убили всю его семью.
Куда пойти теперь солдату,
Куда нести печаль свою?
Стихи о горе солдата, пришедшего на могилу жены, сочли угрозой "морально-политическому единству".
Во время войны я носил в планшете стихотворение Симонова "Жди меня", вырезанное из "Правды". Симонов тогда стал очень популярен, как прежде Северянин и Есенин, а позже - Евтушенко и Высоцкий... О сборнике Симонова "С тобой и без тебя" Сталин якобы сказал: "Хорошо, только тираж слишком велик: надо бы напечатать два экземпляра - для нее и для него".
Поэтому, когда начали публиковать в журналах, в газетах стихи о любви, о природе, о смерти, стихи, свободные от идеологии, от морализирования, это уже само по себе воспринималось нами как приметы духовного обновления.
Весной 1954 года в том же номере журнала "Знамя", где и повесть Эренбурга "Оттепель", были опубликованы несколько стихотворений Пастернака, в редакционной врезке сообщалось, что это "Стихи из романа":
Мело, мело по всей земле,
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела...
И казалось, эта свеча высветляет путь, который только-только начинает открываться.
Мы переписывали другие стихи из этого цикла - "Гамлет", "Август", "Рождественская звезда", "Чудо".
Чудесами представлялись нам эти стихи Пастернака, и рукописный "Теркин на том свете", и опубликованная в журнале "Октябрь" поэма Ярослава Смелякова "Строгая любовь". Из нее дохнула моя комсомольская молодость, наивная до глупости, азартная до исступления и вопреки скудости, ошибкам, грехам, вопреки всем бедам, вопреки уже зарождавшимся будущим злодеяниям отважная, веселая, исполненная надежд.