Он обижался, что его, близкого родственника, приехавшего из "глубинки", не расспрашивают, не слушают.
Его пристроили вешать какие-то оборвавшиеся занавески.
Многие люди, приходившие в тот день, видели друг друга впервые, по углам возникали группы собеседников.
Р. сновала между кухней и комнатами. Никакой общей трапезы не получалось, кто-то бегал в гастроном, благо он был в том же доме, за хлебом, за сосисками. Одного кормили на кухне, другого - в одной из комнат на краешке стола.
Немногие удостаивались чести - зайти в детскую, где тетя Паня укладывала полугодовалого внука Лёньку. Тетя Паня - колхозница из дальнего Подмосковья - по нескольку месяцев жила у нас в городе, отдыхая от пьющих зятьев и непосильной работы. Она возникала внезапно, несколько месяцев спустя так же внезапно исчезала. Курносого смешливого Леньку, которого называла "хомяком", она очень любила, постоянно возилась с ним, страшно баловала; и одновременно успевала много сделать по дому. Когда Р. говорила к вечеру: "Надо отдохнуть, тетя Панечка, хватит уже", - она только отмахивалась: "От чего отдыхать? Разве это работа? Отъедаюсь я тут и отсыпаюсь".
Для нас этот необычный день должен был оставаться обычным рабочим днем. Об этом напоминал телефон. Р. звонил редактор издательства "Молодая гвардия", она писала предисловие к роману Харпер Ли "Убить пересмешника".
Л. иногда удавалось посидеть у письменного стола, где громоздились книги и тетради. Ему предстоял очередной доклад по главе плановой работы "Гёте и театр" в Институте истории искусств.
Писать дома нам бывало трудно и в более спокойные дни. И мы уезжали в дома творчества в Переделкино, в Ялту, в Малеевку, в Дубулты, в Голицыне, подальше от суеты, от телефона, от гостей.
...Впрочем, примерно так же мы живем и сейчас. И эти страницы мы писали в 1984 году в Бильштайне, в гостинице крохотного поселка, вблизи деревни Лангенбрух, где дом Генриха Бёлля. Сюда мы удрали из Кельна.
Видимо, так уж до конца жизни останется неразрешимым это противоречие, недостижимым равновесие между суматошной, прилюдной жизнью, без которой мы не можем обойтись, потому что не можем обойтись без общения с друзьями, приятелями, коллегами, - и тем уединением, тем затишьем, без которого нельзя ничего написать.
* * *
В тот майский день в нашем старом жилище на мгновение встретились, скрестились или надолго сплелись нити разных судеб.
Иосиф Бродский был в сентябре 1965 года досрочно освобожден, в 1972 году ему пришлось уехать за границу.
Константин Азадовский был арестован осенью 1980 года, провел два года в Магадане. В 1984 году вернулся в Ленинград, к работе филолога.