— Вообще-то в долларах и другой валюте мы не берём, но в Вашем случае пойдём Вам навстречу, сделаем исключение.
Женщина постучала пальчиками по клавишам пульта, назвала новую сумму. Егор вытащил пачку, отсчитал, положил и, взяв чеки, вышел. По пути вытащил ещё пару сотенных купюр, отдал их Элеоноре Аркадьевне за помощь:
— Это Вам от нас. Большое спасибо за помощь, я всего-то приехал на сутки и мне очень хочется, чтобы Катенька запомнила этот день. У нас такое случилось неожиданно…
— Я понимаю Вас, сама была молодой, рада Вам помочь. Обращайтесь и дальше, с удовольствием помогу.
Кате сделали весь «прикид», в том числе и пальто с сапожками. Всю её одежду и бельё сложили в несколько пакетов. Вскоре они ехали обратно.
У ставшего им домом коттеджа Дарья Петровна стала с ними прощаться. Егор вытащил сотенную баксов, протянул ей:
— Спасибо Вам, Вы нас очень выручили, я совсем не знал, что и делать, ведь я-то Катеньку вытащил прямо с работы.
— Ну что вы! Мне приятно было помочь таким людям. В следующий раз, как надумаете, приезжайте прямо сюда. Найдите меня, и я всё сделаю, не сомневайтесь. Счастливого Вам отдыха. Ваш заказ я доставлю через минут пятнадцать.
Они прошли внутрь. Катенька счастливо вздыхала и посматривала на него влюблёнными глазами. Он стал приводить себя в порядок — принял душ, побрился, начистил свои ботинки с высокой шнуровкой, критически осмотрел свою одежду, вздохнул:
— Я рядом с тобой буду выглядеть сущим «вахлаком». В ней, в этой робе, удобно махаться, биться, а не по барам ходить.
Но вспомнив парней, коих он уже успел здесь заприметить и оценить, вздыхать перестал:
— Впрочем, если тебе я подхожу, то мне наплевать на мнение остальных. Мне просто наплевать! Вот в следующий раз уж постараюсь появиться здесь, в этом раю, в надлежащем виде.
Вскоре был уже доставлен их заказ. Дарья Петровна, не слушая никаких возражений, сама принялась сервировать стол, сделала она это довольно умело и, отказавшись от их гостеприимства, быстренько, доброжелательно распрощалась.
Уже темнело. Катенька, найдя свечи, зажгла их. В полутьме, окружающей их, загадочно поблёскивали её очи, а черты лица в мерцающем пламени свечей казались ему неземными, теми, которые он не раз видел в костёлах Испании и Италии и в то же время, в отличие от иконописных мадонн, ещё и женственными. Внезапно он понял, женщина — это, прежде всего, красота, может быть и не такая, как в природе цветы, но именно красота! У него даже дух перехватило от этого увиденного и так ясно понятного. Но вот она-то отлично поняла его, ей было очень легко, свободно, она вся была переполнена счастьем, любовью к этому мужественному, очень чистому человеку, как назвал его тот строгий, сильный мужчина, считающий Егора своим сыном и гордящимся им. Но она почему-то при всём при том не могла понять, пусть она и отдалась ему сама, можно сказать, переодевает её да ещё как! Она о такой одежде и не могла даже мечтать. Она кто для него? Содержанка что ли? Он же должен понять — она отдалась ему без всякой задней мысли, без какой-либо капельки меркантильности, стяжательства. Она же сама этого захотела, она полюбила его совсем не за это! У неё даже в душе зашевелилось некое подозрение: он что, привык вот таким образом расплачиваться с женщинами за их любовь?