-Дед, - смеялся Серега, - я уральский, мне без леса никак, и профессию я выбрал по душе, с лесом связанную, в гости, да, приеду, охота посмотреть на свои брянские корни, но жить - не, не смогу!
-Жаль, мне бы, дураку старому, пораньше вас увидеть!
-Не горюй, дедушка, увидел же !
Уложив малыша, долго сидели вели разговоры, дед рассказал, что пока был на Беломорканале, его пацанов и отца выгнали из хаты, объявили кулаками. А какие кулаки? Две пары штанов, двое деток без отца и матки, да пара деревянных кроватей со столом и лавками? И ходил старший, Мишка - батька ваш с холщовой торбою, побирался, где кусок хлеба, где картоплю, а где и камень, пущенный во след убегающему пацаненку, -'кулацкому выкормышу' получал. Филиппа-то баба Уля, матка жены моей, Арины, приголубила. А стара была, не потянула бы двоих-то, вот Мишка и вырос как волчонок, помнит детство-то, да опять же, своим детям, тоже безрадостное детство устроил.
-Не, дед, я помню, как меня на пшено или горох коленями ставил, за провинности, типа пролью или рассыплю там чего, платье вот порвала - на заборе повисла... Лучше так как у нас, чем постоянное наказание, или когда мать бил у нас на глазах, а мы рыдали и тряслись. А детство? Да нормальное оно у нас получилось, бедноватое, но веселое, - задумчиво проговорила Алька. - Учились хорошо, всегда были в гуще событий, ущемленными не были, на бедность никто внимания не обращал, да и многие так жили, нормально!
Серега улыбнулся:
- Алименты были "Царские". Я в пятом классе всю зиму в школу бегом бегал, в кедах.
-Ах ты ж, суккин сын! - выругался дед, - а мне ж всягда говорил, что его дети ни в чем не нуждаются, алименты платит исправно!
-Вот я и говорю, - опять заговорила Алька, - лучше без него, прости, дед, он твой сын, но мы выросли нормально, не дерганные, и не бил нас никто, Серега, вон, на горохе не стоял.
Иван молчал, дед тяжко вздохнул...
- Дедуль, а ты где воевал?
- У сорок первом не взяли меня - с грыжей, Мишке семнадцать, Филиппу пятнадцать, были под немцем. Сумел я пацанов от Германии отбить, яак пострадавший от Советской власти, в ноги кланялся бургомистру, та ещё скотина, но вошел у положение. Устроил он их на дороги, латали-то постоянно, дождь пройдет и все, ни пройти, ни проехать, вот и была дорожная бригада из надежных людей. А пацаны там как подсобные были. А у сорок третьем нас троих сразу и призвали, меня ездовым поначалу во второй ешелон, а потом и на передовую попал, когда по Польше шли, бои везде были тяжелые, повыбил хриц много, вот я и... до Берлина, вместо лошадей в основном на пузе, но уже с автоматом. В Берлине был, да, расписался на этом ихнем рейстагу, за себя и Филиппа, а Мишку второго мая поранили, хорошо руку сохранили, хотели сначала отрезать, да войне-то конец, вот и смогли спасти руку-то.