. — Тогда я взвалил ему мешок на плечи. Мы снова скоро зашагали, торопясь назад к покинутой нами женщине. Подошли наконец. Сбросил он с себя ношу, стал вынимать сначала муку, потом жир, а сам приговаривает: «Не беспокойся, я ведь понимаю, это моя обязанность, сделаю все по порядку». Стал усердно раздувать огонь под котелком, дым так и валит, застилает длинную его бороду, а он все по-прежнему суетится у очага. Снял он наконец котелок с огня, просит женщину подержать чашку и выливает в нее похлебку, а сам говорит: «Накорми сперва их. Я потом еще прибавлю». И так не отстал, пока не насытил всех. Что осталось провианту, вручил матери, затем встал, и я последовал его примеру. Женщина рассыпается в благодарностях, причитывает, призывает на него благословение божие, восхваляет его за то, что он не так поступает, как повелитель правоверных. А он кротко ей замечает: «Не сули ему ничего дурного; когда ты придешь к повелителю правоверных, и меня там найдешь». Затем стал в сторонку и долго любовался, ни слова не говоря. Детки немного времени посмеялись, порезвились, улеглись и спокойно заснули. Все он терпеливо выждал, и тогда только двинулся в обратный путь, вознося благодарение Создателю. А потом обратился ко мне: «Аслам, ведь голод не давал им заснуть, выжимал из глаз у них слезы. Как мог я уйти, пока не утешусь лицезрением их покоя».
Положим, благодарный народ в своих воспоминаниях всегда старается разукрашивать образ своего героя, но все же нельзя никоим образом отрицать, что в качестве руководителя мусульманской общины Омар исполнял свой долг в совершенстве. Налагалась тяжелая обязанность на его преемника, если только желал тот стать достойным усопшего; велика была ответственность тех пяти мужей[206], дабы заслужить неоспоримую признательность народа, выраженную почетом к выбранному ими властелину, достойному, по их личному разумению, быть преемником усопшего халифа. На деле же оказывалось, что, за исключением Абдуррахмана, каждый из избирателей стремился сам стать халифом. Первые два дня прошли в бесплодных переговорах и препирательствах. Наступил третий день. Надо было кончить. Поэтому Абдуррахман предложил, в качестве беспристрастного лица, чтобы предоставлено было ему окончательное решение, а переговоры с каждым брал на себя. Все четверо согласились: поняли, что иным путем им ничего не добиться. Стал Абдуррахман беседовать с каждым поодиночке. Оба зятя пророка, Алий и Осман, благодаря своему родству имевшие преимущества, пожелали подать голос друг за друга в случае личного неуспеха. Таким образом значительно суживался заблаговременно круг избирателей. Из остальных Зубейр пожелал безусловно Алия, а Са’д оставался в нерешимости, все же предпочитая скорее Алия, чем Османа. Казалось, дело последнего окончательно становилось потерянным. Но набожная добросовестность Абдуррахмана понуждала его поступить сколь возможно осторожнее. Он предложил каждому из двух, наедине, торжественный вопрос: станет ли он поступать, в случае выбора, со всеми мусульманами согласно Божией книге, поведению пророка и образцам жизни Абу Бекра и Омара. Осман обещал прямо без обиняков, а Алий сказал: «Я готов исполнить все, согласуясь с книгой Божьей и по примеру пророка, насколько буду в силах. А когда Абдуррахман снова стал настаивать — обязаться действовать по образцу Абу Бекра и Омара, вопрошенный промолвил: «Рядом с книгой божьей и образом действий пророка нет надобности ни в чьих других принципах