История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов (Мюллер) - страница 204
Ввиду этих обстоятельств поведение 70-летнего халифа, продолжавшего беззаботно поступать с полным отсутствием политического понимания, трудно даже объяснить. В искренности его личной набожности не могло быть ни малейшего сомнения, но его религиозность была настолько ограниченного свойства, что не могла производить никакого глубокого влияния далее на обыкновенного человека, так как состояла в пунктуальном исполнении богослужебных церемоний и незапятнанной частной жизни. Он не имел никакого понятия о своей обязанности, как бы не сознавал необходимости заботливо сохранять справедливость по отношению к разнообразным направлениям, возникшим внутри общины. В особенности не умел он принимать к сведению с должным уважением мнения остальных приверженцев Мухаммеда, как единственных носителей духа его учения. И теперь он не мог забыть, что он — член первой семьи Мекки, дома Омейи, и постоянно относился к народу, как аристократ к плебеям. Уже прежде, во времена Мухаммеда и Омара, обращение с народом на равной ноге было для его гордой натуры невыносимо тяжко. Мы видели раньше, что прежде всего пришлось пророку отбросить все старинные понятия о нерасторжимости уз семейных и племенных для того, чтобы дать своей проповеди открытый доступ среди всех арабов: правильность этого образа действий, вероятно, навсегда осталась непонятной для Османа. И действительно, тотчас же по своем возвышении, когда, понятно, все родные со стариком Абу Суфьяном во главе сгруппировались вокруг него и набросились с обычной жадностью на все, что возможно было присвоить, урвать, если не для себя, то для кумовьев и добрых приятелей, у слабого властелина не нашлось ни прозорливости, ни силы воли, чтобы ограничить хотя бы в благоразумной мере притязания своей семьи. Вместо того чтобы оставить им по-старому только то, чем они завладели во время наместничества Му’ав’ии в Сирии, принимая широкое участие в событиях внешней воины, Осман успел в какие-нибудь несколько лет раздать почти все военачальнические места членам семьи Омейи: в Куфе, куда он сам же в 24 г. (645) благоразумно назначил Са’да, он заместил его в 25 или 26 г. (646 или 647) Аль-Валидом-Ибн-Укбой, в Басре же вместо Абу Мусы в 29 г. (649/50) поставил Ибн-Амира. Всего же безрассудней были смещения в Египте. Вскоре после своего вступления в управление халиф удалил Амр Ибн Аль-Аса; позднее (благодаря александрийскому восстанию) понадобилось снова послать его туда; но Осман тотчас же по отстранении опасности, недолго думая, опять сместил его для того, чтобы дать место Ибн Абу Сарху. Положим, назначения эти в сущности не были особенно дурны. За исключением одного только Аль-Валида, отозванного в 30 г. (650/51) и замещенного доблестным Са’ид Ибн Аль-Асом, тоже Омейядом, все новые наместники бьши люди сильные и умственно развитые: мы уже знаем заслуги Ибн Абу Сарха по устройству флота; Ибн Амир энергически продолжал завоевание Персии, а Му’авия был самым подходящим человеком на занимаемом им посту. Но неограниченное предпочтение своих собственных родственников все же волновало большинство. Что могли думать набожные, видя среди этих людей Ибн Абу Сарха, которого сам пророк подверг опале после взятия Мекки за одно уголовное преступление