. Но и Амр твердо знал свой Коран, хотя не заботился поступать согласно его предписаниям, и ответил, по своему обыкновению, не задумываясь (сура 62.5): «А ты все единственно что осел, несущий книги»
[228]. Увы, оба были правы. Абу Мусе чуть не пришлось плохо. Сирийцы решились забрать его с собой из опасения, как бы не распространилась дурная молва про весь третейский суд, если Абу Муса станет болтать о проделанном над ним обмане. Стоило ему больших усилий ускользнуть от преследователей и укрыться благополучно в Мекку. С ним было покончено раз навсегда, более уже он не появлялся публично.
Серьезно говоря, весь этот фарс в Думате, не принимая в расчет официальных заявлений сирийцев, в сущности ни к чему не привел. Одно разве, он послужил для населения Медины предлогом соблюдать по-прежнему нейтралитет. Меж тем Му’авия позаботился потребовать из всех местностей своей провинции признания себя халифом. Алию ничего более не оставалось, как снова двинуться походом в Сирию. Еще раз попытался он привлечь хариджитов; написал к ним, что третейские судьи исполнили свою обязанность не по слову божию; таким образом остается все по-прежнему, и он собирается двинуться против общего врага; они могут присоединиться и принять участие в войне. Но было уже поздно. Они избрали своего собственного халифа и ответили по своему разумению совершенно правильно: ревность Алия себялюбива, не имеет в виду дела божия. И если он сам лично не пожелает засвидетельствовать, что впал в неверие, что обещает полное раскаяние, им придется и на будущее время его отвергнуть. Вести дальнейшие переговоры становилось невозможно. Если бы далее Алий и пожелал согласиться на подобное унизительное признание, он не мог этого сделать ради своих же Ши’а. В их глазах он повредил бы себе гораздо более, чем могли принести ему пользу хариджиты. Халиф было порешил выступить в Сирию немедленно же, но его войска отказались следовать за ним; ему объяснили, что нельзя же так покидать страну, пока не истреблены бунтовщики; по выступлении войск они могут безнаказанно производить всякие бесчинства. Посредником при передаче этого мнения, как говорят, опять-таки был Аш’ас Ибн Кайс, поэтому и тут можно усматривать нечто фальшивое. Но все известия единогласно утверждают, что хариджиты действительно пытались распространиться в окрестностях Нахравана и затеяли серьезную пропаганду своего учения. Последовательные фанатики с первого же момента выказали готовность действовать насильственным путем: всех, кто им ни попадался, они принуждали торжественно отрекаться от Османа и Алия и проклинать их; если же кто отказывался — попросту убивали. Подобный образ действия, конечно, нельзя было долее терпеть. Уже готовое к выступлению в сирийский поход войско свернуло в сторону и вскоре раскинуло лагерь у Нахравана. Мирные переговоры, которые снова попытался завязать Алий, а еще более впечатление громадного превосходства сил заставило большинство рассеяться по ближайшим округам Персии и Ирака. Лишь 1800 самых упорных не захотели уступить. После короткой схватки они все до последнего человека были уничтожены (9 Сафар 38 = 17 июля 658).