напали в Куфе на халифа, следовавшего на богослужение по пути в мечеть. Один из них, Ибн Мульджам, нанес ему смертельную рану, рассекши череп. Два дня спустя, в воскресенье (17 Рамадана 40 = 24 января 661), Алий испустил дух, пав, как и оба его предшественника, искупительной жертвой власти повелителя.
Во всех отношениях Алий представляет собой прямую противоположность обоим своим противникам, Амру и Му’авии. Ревностный мусульманин, приверженец и непоколебимо верный друг пророка, честная и, как кажется, исполненная энтузиазма натура, даровитый поэт и оратор, воин непреклонной храбрости, халиф не мог похвастаться именно тем, что требовалось настоятельно его временем: могучим талантом правителя и политической проницательностью. Всего же хуже было то, что у этого отважного меча, подобно башне непоколебимого в сражении, недоставало во всем остальном ни капли решимости. Привыкши подчиняться, пока была в живых, влиянию супруги своей Фатимы, дочери пророка, он и позже не мог выработать никакой властной самостоятельности. Поэтому и пришлось нести горькое искупление за единственную роковую ошибку жизни, бросившую тень на все остальные вполне благородные побуждения, — за допущение умерщвления Османа. Отринув обязанность сохранения верности по отношению к несчастному своему свояку, правителю плохому, но все же по данной им присяге властелину законному, Алий устремился на нечистое, скользкое поле всемирной политики, на котором безыскусственной натуре поэта и солдата невозможно было выдержать борьбу с людьми такого закала, как Амр и Му’авия. Человек с половинной натурой и мог совершать лишь полудействия. Но судьбе угодно было, чтобы своим печальным концом он как бы смыл свою вину. Последующее развитие истории ислама привело к тому, что и поныне его образ для каждого мусульманина представляется озаренным солнечным блеском. Подобно тому, как некто в настоящее время не вспомянет о его некрасивой внешности[233], давно забыто также участие его в печальной судьбе Османа. Во всех мусульманских странах известен он как герой, поэт и мудрец. Так как собственные его стихотворения и поговорки большей частью бесследно исчезли, то ему приписывают бесчисленное множество новых, пользующихся величайшею популярностью. Половина исламской общины почитает его чуть не более, чем самого пророка, видит в нем святого мученика незапятнанной чистоты и высшего благородства души. Словно сам народ пожелал сотворить себе кумира, воплотив в нем, так сказать, духовного носителя высших религиозных воззрений. Счастливый его соперник мудро и хитро отвоевал себе великую всемирную империю; с сознательным могуществом и превосходным пониманием обстоятельств, он сумел далеко лучше управлять ею, чем когда либо был в состоянии Алий. Между тем в глазах Персии, растоптанной арабами муавии, именно потому противник его и представляется наиблагороднейшим человеком, а имя Муавии стало синонимом проклятия. Таким образом, последний из легитимных халифов, которым заключилась патриархальная эпоха ислама, выступает в новейшем периоде на передний план, и лик его затмевает все. Он как бы предназначен был для дальнейшего поступательного в непредвиденной форме развития народа и религии арабов при взаимодействии внешних столкновений с чужеземцами, в особенности же с элементами персидскими и внутренними народными течениями.