Бабушка, моя обожаемая бабуля, и так пережившая своих детей, боясь потерять еще и меня, «последнее родное существо на этом свете» била во все колокола, стучала во все двери: обратилась в газеты и на телевидение, во Внутренний контроль и — главное — вытащила Завадию из глубокого запоя. Он тоже не мог справиться с горем после смерти любимой женщины. Это я сейчас понимаю.
Завадия, считая себя виноватым, — по его словам, «бросил бедную девочку в сложный момент, упиваясь собственной болью», — использовал свое влияние и связи, и Лунева едва не упекли. Сложно сказать, каким образом и в какую сумму ему обошлось получить всего лишь ограничение свободы на пять лет с запретом приближаться ко мне. Но отвергнутый «жених» продолжает следить за мной на расстоянии, мало того, измывается, давит на психику. И ведь ничего не поделаешь. Самое плохое — как только угроза сесть в тюрьму прекратится, меня ожидает неизвестность.
О «присмотре» я узнала, когда третьему мужчине, всего-то подвозившему меня домой, переломали ноги. Первые два «несчастных случая» еще можно было бы назвать случайными. Потом была записка, в которой говорилось, что собственность (подразумевалась я) ведет себя неправильно. Никому нельзя улыбаться, нельзя кому-то уделять внимания больше, чем остальным, и лучше никому не позволять к себе прикасаться. «Неосторожные» карались увечьями.
И никому ничего не докажешь!
О запретах, угрозах и пострадавших знали Завадия, ставший мне защитой, и бабушка, окружившая заботой. Теперь она ушла в мир иной, как принято говорить. Мы с Шортой Михайловичем остались вдвоем на лавочке, у четырех могил, где покоится вся моя семья: папа, мама, дед и бабушка по материнской линии. Папины родители — известные исследователи и путешественники, чета Кыш, гордую фамилию которых я ношу, — давно сгинули в тумане Великого океана.
— Может, выпьем? — предложил Завадия.
— Вы же знаете, мне нельзя, магию контролировать не смогу, — поморщилась я, вспомнив один из эпизодов попытки возлияния.
Чуть с ума не сошла, когда каждая отражающая поверхность, неожиданно попадавшаяся мне на глаза, подкидывала жуткие картинки или видения. Я тогда совершенно случайно раскрыла загадочное убийство, долго считавшееся бесперспективным.
— И правильно, — смущенно улыбнулся Шорта Михайлович, завинчивая крышку фляжки.
— Пора возвращаться, — тяжко вздохнув, предложила я.
Он кивнул, бросил последний взгляд на запечатленный в камне образ слишком яркой и красивой женщины, слишком молодой, чтобы покоиться здесь, сглотнул и направился к дорожке.