— Твоя мама туманник? — тихо спросила я, потеряв аппетит.
— Нет.
— Тогда ты должен понять: моя магия не позволит… не работать. Остаться нереализованной. Да и я не смогу…
— Я понимаю, — остановил меня Доминик, наклонившись над столом и положив ладонь на мою руку. — Прости, я не хотел портить обед и вываливать на тебя свои мужские комплексы. Забудь, хорошо?!
В его глазах отражалась жесткая, непоколебимая уверенность в себе. У меня тоже появилась не менее твердая уверенность, что этот мужчина комплексовать точно не будет, а найдет самое оптимальное решение вопроса. Таковы шелоны: сложные, но разносторонние личности, и задачки щелкают с изяществом шахматиста или действуют с тяжеловесностью нефтеналивного танкера.
Чтобы отвлечься от неприятной темы, я осторожно увела беседу в сторону:
— Туманники живут дольше обычных людей. Твой отец не опасался связывать жизнь с женщиной, которая, возможно, уйдет раньше него?
Доминик в недоумении приподнял брови:
— Ты же сама туманница и должна знать, что рождение туманника продляет жизнь обычному человеку. А нас сразу двое, и я шелон… черный.
Я смущенно пожала плечами:
— У меня в семье все маги, так вышло. Любимых выбирали без умысла. Бабушка шутила, что подобное притягивает подобное…
— А у нас говорят, два туманника всегда поймут друг друга, и одной проблемой станет меньше, что упрощает жизнь, — усмехнулся шелон.
— Твой брат-ищейка женат? — продолжала любопытствовать я.
— Он самый младший, нет, не женат, — почему-то поморщился Доминик.
В этот момент нам принесли основное блюдо — великолепно поданную рыбу под белым соусом, прямо-таки кулинарный шедевр. Но, поблагодарив официанта, я продолжала «пытать» своего спутника:
— Ты беспокоишься, что он не устроил семейную жизнь?
— Нет, среди братьев в нашей шумной семье только мы, маги, пока холостые. И это отличный повод для мамы разводить трагедию при удобном случае.
Я удивленно переспросила:
— Ну ладно ты, потому что старше всех, но ваш Элай самый младший. Сколько ему исполнилось? Двадцать? Или больше?
Доминик, прищурившись, откинулся на спинку стула, сложил руки на груди, сразу ставшей еще более рельефной, и пояснил:
— Ему — двадцать пять, а мне — тридцать четыре. По-моему, еще есть время, но мама считает, если в школе подругу жизни не нашел — при смерти стакан воды подать будет некому.
Я невольно хихикнула:
— Успокой мамочку. Если что случится, позвони мне, я со своим стаканом приду и принесу свежей водички.
Он улыбался, но смотрел слишком серьезно:
— Если честно, я надеюсь, звонить не придется. Потому что ты будешь рядом в такой печальный момент.