Да, шелоны верные, буквально одержимые, и только любимые являются их слабым местом. Но чужая одержимость легко может задушить. Мне ли об этом не знать? Я медленно повернулась, робко, неуверенно, затаив дыхание, подняла лицо, заглядывая в черные глаза, сияющие слишком сильно, выдавая накал страстей, и задрожала от эмоций, овладевших мной.
Так бы и таращилась на Доминика, но он сам принял решение за нас обоих. Неторопливо забрал у меня сумку, положил на тумбочку и шагнул ко мне. Мягко усмехнулся, не отпуская моего внимания. Еще шаг — и он встал вплотную, взял мое лицо в ладони, излучающие какое-то особое, необыкновенное тепло. Нежно погладил скулы, затем кончиками пальцев скользнул по нижней губе, стирая остатки помады.
Шелон по-прежнему смотрел пристально, и я не сомневалась, что он готов остановиться в любой момент, если отстранюсь, если услышит «нет». Но выдержать взгляд черных, полыхающих магией глаз не смогла и трусливо зажмурилась, подавшись к нему ближе. Мгновение заминки — затем я почувствовала на губах его горячее дыхание. Замерев у моего лица на какую-то долю секунды, вновь давая возможность отвернуться, отказаться, губы Доминика наконец коснулись моих.
Первые прикосновения были легкими, как крыло бабочки. И у меня в животе трепетали такие же бабочки. Потом он неожиданно чуть прикусил мою нижнюю губу и, сразу же отпустив, провел по ней языком. Вроде бы незатейливая ласка, но во мне будто свет зажегся ослепляющий, огонь загорелся. Никогда не думала, что так остро можно реагировать на поцелуй. Все дело в мужчине или слишком долгом воздержании?
С имеющимся у меня печально малым опытом я быстро разобралась, что этот мужчина умеет целоваться так, что ноги подкашиваются, а тело превращается в жидкий огонь. Его губы то завладевали моим ртом, то отстранялись. Стирая сомнения, вовлекая в жар его страсти, разрушая дурацкие страхи, скованность, смущение.
И Доминик, почувствовав это, усилил напор. Скользнув по плечам, обхватил меня, заключая в самые восхитительные, самые тесные объятия на свете. Словно мы стали двумя половинками одного целого. Я переступила с ноги на ногу, встала на носочки и потянулась к нему, чтобы быть выше, ближе. Будто сами собой руки взметнулись вверх, обвили его шею. Я горела от беспокойного желания, хотела быть еще ближе, теснее…
Доминик отстранился, посмотрел на меня шальными почерневшими глазами. Скинул туфли, сорвал с себя бабочку, смокинг, отбросил в сторону. Подхватил меня на руки, заставив охнуть, и чуть не бегом двинулся по лестнице вверх. А я… я страстно желала его и не хотела останавливаться. Словно подслушав мои мысли, он перешагивал через две ступеньки. Я прихватывала губами немного колючий подбородок и шею, слушая низкий ненасытный рокот в его груди, только усиливающий мое возбуждение.