Эдвард навещает нас на следующий день. Во время последнего триместра я видела его довольно часто; отчасти из-за бюрократической волокиты, последовавшей за смертью Саймона, отчасти потому, что Эдвард, к его чести, признал, что не понял, какую угрозу представляет Саймон. У нас впереди, надолго – совместная опека, а если со временем она перерастет в нечто большее… что же, мне иногда кажется, что он уже не совсем исключает такую возможность.
Когда он приходит, я еще сонная, поэтому медсестра сначала спрашивает меня, впустить ли его, и я, разумеется, прошу впустить. Я хочу показать ему нашего сына.
– Вот он. – Я не могу перестать улыбаться. – Вот он, Тоби. – Но в то же время я волнуюсь. Привычка ждать оценок Эдварда, добиваться его одобрения возникла слишком недавно, чтобы уже полностью исчезнуть.
Он высоко поднимает Тоби и вглядывается в его круглое радостное лицо. – Когда ты узнала? – тихо спрашивает он.
– Что у него синдром Дауна? После того, как обнаружили закупорку. С ним рождается примерно треть детей с дуоденальной непроходимостью. – Исследование ДНК, дающее точный результат с вероятностью существенно выше 99 процентов, тоже, случается, подводит. Но после потрясения и отчаяния, вызванных диагнозом, какая-то часть меня чуть ли не обрадовалась тому, что результат оказался ошибочным. Знай я раньше, я бы точно сделала аборт, а сейчас, глядя на Тоби, в его миндалевидные глаза, на его нос пуговкой и на роскошные губки бантиком, разве я могу пожелать, чтобы он не прожил свою жизнь?
Разумеется, причины для беспокойства есть. Но все дети с синдромом Дауна разные, и нам, похоже, повезло больше, чем некоторым. Не скажешь, что мышцы у него слабее, чем у любого другого младенца. С координацией движений, когда он сосет грудь, все, кажется, в порядке. Затруднений с глотанием, пороков сердца и проблем с почками нет. Его нос, хоть он и пуговкой, определенно в Эдварда; глаза, хоть они и миндалевидной формы, не так уж отличаются от моих.
Он прекрасен.
– Джейн, – наконец говорит Эдвард, – здесь и сейчас тебе может быть тяжело это услышать, но ты должна будешь от него отказаться. Есть люди, которые усыновляют таких детей. Люди, которые выбрали такую жизнь. Не такие, как ты.
– Я не смогу, – говорю я. – Эдвард, я просто не смогу.
На мгновение я вижу в глубине его глаз проблеск гнева. И, может быть, кое-что еще: слабое мерцание страха.
– Мы могли бы измениться, – продолжает он, словно я ничего не говорила. – Мы с тобой. Мы могли бы начать сначала, с чистого листа. На этот раз у нас могло бы получиться. Я в этом уверен.