Мы едим палочками, потом одно, другое, и мы оказываемся в постели. Обычно я кончаю раньше него, и сегодняшний вечер – не исключение; таков, наверное, замысел: наш секс продуман так же, как все, что он делает.
Я гадаю, что будет, если я заставлю его утратить контроль, какие откровения, какие сокровенные истины таятся за этой жесткой выдержкой? Когда-нибудь, думаю я, я это выясню.
После, засыпая, я слышу, как он бормочет: теперь ты моя, Эмма. Ты же знаешь это? Моя.
Ммм, мычу я сквозь сон. Твоя.
Проснувшись, я вижу, что его рядом нет. Я выхожу на лестницу и вижу, что он на кухне, прибирается.
Все еще голодная, я иду к нему. На полпути вниз я вижу, как Эдвард берет чайник Саймона и аккуратно сливает остатки чая в мойку. Потом раздается звон, и осколки чайника разлетаются по полу.
Я, наверное, невольно издаю какой-то звук, потому что он поднимает глаза и видит меня. Прости, пожалуйста, спокойно говорит он. Поднимает руки. Надо было сначала их вытереть.
Я тороплюсь помочь, но он меня останавливает. Не босиком. Порежешься.
Само собой, я тебе новый подарю, добавляет он. Есть хороший, «Маримекко Хенника». Или «Баухаус», очень недурной.
Я все равно спускаюсь и начинаю подбирать осколки. Ничего, говорю я. Это же просто чайник.
Да, именно, рассудительно говорит Эдвард. Просто чайник.
И я чувствую какой-то странный трепет удовлетворения оттого, что мной обладают. Ты моя.
Сейчас: Джейн
Офис Кэрол Йонсон располагается на тихой зеленой улочке в Куинз-Парк. Открыв дверь, она смотрит на меня с любопытством, едва ли не с испугом, потом быстро берет себя в руки и ведет меня в гостиную. Указав мне на диван, она сообщает, что сегодня – просто ознакомительная встреча, чтобы она поняла, сумеет ли помочь. Если мы решим продолжать, то будем встречаться в это же время каждую неделю.
– Итак, – говорит она, покончив с прелиминариями. – Что заставило вас обратиться к терапии?
– Причин несколько, – говорю я. – Например, мертворождение, о котором я по телефону сказала.
Кэрол кивает:
– Разговоры о переживании скорби помогают разобраться в нем и начать процесс отделения нужных эмоций от разрушительных. Что-нибудь еще?
– Да, мне кажется, к вам ходил один человек, с которым я связана. Я хочу знать, что ее беспокоило.
Кэрол Йонсон решительно качает головой:
– Я не могу обсуждать других пациентов.
– По-моему, этот случай особый. Видите ли, та женщина умерла. Ее звали Эмма Мэтьюз.
Я уверена: в глазах Кэрол Йонсон – явственное потрясение. Но она быстро приходит в себя.
– И все же я не имею права рассказывать, о чем беседовала с Эммой. Смерть пациента не избавляет меня от обязанности соблюдать врачебную тайну.