Он не стал оборачиваться и быстрыми, нервными шагами направился вдоль квартала к озеру.
Когда он отошел от дома на двадцать ярдов, дверь открылась.
– Скотт?
Сначала он не собирался отвечать, но затем все-таки нехотя остановился и, бросив через плечо: «Что?», чуть не разрыдался, услышав свой тонкий, слабый голосок.
Лу в нерешительности молчала, потом наконец спросила:
– Может, мне пойти с тобой?
– Нет, – отрезал Скотт, и в голосе его не было ни гнева, ни отчаяния.
Задержавшись, Скотт невольно оглянулся, гадая, будет ли она настаивать на том, чтобы пойти с ним. Но Лу просто стояла, застыв в дверях.
– Будь осторожен, дорогой, – проговорила она.
Скотт едва подавил готовые вырваться из груди рыдания. Развернувшись, он заспешил по темной улице, так и не услышав, как она закрыла дверь.
«Дальше падать уже некуда», – подумал он. Что может быть унизительнее для человека, чем быть предметом жалости. Можно стерпеть ненависть, обиду, гнев, самое жестокое наказание, но жалость – никогда. Если человек становится достойным жалости, он обречен. Жалость – это участь беспомощных созданий.
Размышляя таким образом о вечных общечеловеческих страданиях, Скотт попытался отвлечься от собственных тягостных раздумий. Стараясь не думать о своей тяжелой доле, глядя на тротуар, он быстро пересекал островки света и вновь погружался в море тьмы. Но ум его на уловку не поддался, что вообще свойственно пытливым умам. О чем Скотт просил его не думать, о том ум и начинал усиленно размышлять. Если Скотт просил его оставить какую-нибудь мысль в покое, ум вгрызался в нее, как собака в кость. Так было с ним всегда.
Летними вечерами на озере бывало прохладно. Так было и в этот раз. Скотт поднял воротник своей куртки и пошел дальше, глядя на темнеющую впереди беспокойную воду. Поскольку день был будний, все кафе и закусочные на берегу озера уже закрылись.
Чем ближе Скотт подходил к воде, тем отчетливее доносился до него шорох волн на гальке.
Асфальт кончился. Скотт пошел по земле, и под ногами у него, словно живые, зашуршали листья и затрещали веточки. С озера дул холодный ветер. Курточка от него не спасала, и по телу то и дело пробегала дрожь. Но Скотт не обращал на это внимания.
Пройдя еще ярдов сто, он вышел на открытую площадку с темным строением из грубого камня.
Это было немецкое кафе-закусочная. На площадке перед кафе стояло несколько десятков столиков и скамеек для еды на воздухе.
Пройдя между ними, Скотт вышел к озеру. Здесь он сел на грубую, с выщербленной поверхностью, скамейку.
Печально глядя на озеро, Скотт представлял, что тонет в нем. Так ли уж это невозможно? Нечто подобное происходит с ним сейчас. Но нет, он упадет на дно – и только тогда настанет конец.