— Ну ладно, — махнул наконец Ильмар, — попытаться можно… Только мы-то тут при чем? И какое отношение имеют к этому остатки моего бензина?
Теперь Уук заметно оживился.
— Видишь ли, у них там в Хаавлиском лесу есть машина, на которой можно догнать войска, но нет шофера. Прежние сослуживцы и просто знакомые офицеры у них найдутся в любом полку, там собрались такие мужики — только бы до войск добраться! Да и бензин у них на исходе, на дорогу не хватит. Вот мне и вспомнилось, что ты ведь старый автомобилист.
Когда Ильмар на это ничего не ответил, Уук льстиво продолжил:
— Ты только представь, какой это был бы ударный кулак, если бы нам удалось привести в леса какой- нибудь полк солдат вместе со всеми офицерами и оружием! Это тебе уже не с охотничьими ружьями таскаться, как сейчас. Пошли бы из поселка в поселок, русские побежали бы, как зайцы, разве русский устоит в бою против эстонца. Одним ударом очистили бы всю республику от скобарей, вот тогда и с немцами можно разговаривать, мы все же самостоятельная страна, как Финляндия, можем союзником стать. Если еще на день замешкаемся, они будут уже за Изборском и, считай, пропали в волчьей глотке! Думаешь, русские не знают, что делают? Они и не хотят выставлять эстонских парней против немцев. Они нарочно уводят наши дивизии в Россию, чтобы только оставить Эстонию без своей армии.
Уук выдержал паузу и попытался в темноте разглядеть выражение лица Ильмара. Затем он проговорил:
— Вдруг еще ненароком с шурином встретимся. Свой человек, с ним даже лучше всего поговорить, не так ли? Или он, чего доброго, тоже к коммунистам переметнулся?
— Нет, он не коммунист, — подумав, отозвался Ильмар. — Младший брат Рууда — тот да, совсем спятил, сперва в милиционеры подался, потом в парторги. Яан еще в эстонское время учился в Тондаском военном училище, он никакой не красный.
— Тогда порядок. Так поедешь?
Ильмара вдруг будто током ударило. В голове вспыхнуло захватывающее дух озарение: пробил его звездный час! До сих пор он всегда, был вынужден оставаться свидетелем чужого величия — и когда при открытии монумента участникам Освободительной войны фотографировал ораторов, и когда в годовщину республики увековечивал поселковых кавалеров Креста Свободы. В то время как разные деятели взбирались на трибуну и стаскивали с гранитных памятников белые покрывала, он лез с головой под черную материю, наводил на резкость матовое стекло, громыхал кассетами и нажимал на кнопку спускового тросика. И всегда так — кому белое покрывало, кому черное. Потом ходил от одной двери к другой и торговал фотографиями. Собачья должность, если подумать. Только и всего, что присутствовал при сем, когда свершалось событие. Если спросят: а ты что там делал? Как скажешь: да вот, мол, щелкал!