Воспитанники детдома ходили в его стенах испуганные до полусмерти. Передвигались там все уже давно, куда бы то ни было, только группами. На лице каждого застыло выражение такого, перемешанного с растерянностью, ужаса, что при взгляде на них можно было подумать, что каждый из них уже увидел в лицо свою собственную смерть.
Каждый ребёнок в детдоме был рад воспользоваться любой возможностью его покинуть. Кто-то связывался с какими-то родственниками и упрашивал забрать их к себе хоть на какое-то время, покуда не решится вопрос с дальнейшей судьбой их учреждения, – ведь должны же были что-то решить уже переполнившие их детдом многочисленные комиссии из различных государственных ведомств! – кто-то умолял директора перевести их в другой детский дом, кто-то же, сам заботясь о себе, собрал какие были у них вещи да удрал куда глядели глаза. Всё лучше, чем сидеть в четырёх стенах и дожидаться собственной смерти.
Тётя Лена уже который день уговаривала Ваню перебраться к ним с Борей, покуда весь тот кошмар не закончится. Да только всё безрезультатно. Даже слова Бориса, который тоже принял в тех уговорах участие, имели эффект «как о стенку горох». Впрочем, он-то Ивана особо и не упрашивал.
После смерти Марины Боря ходил сам не свой. Как будто умерла часть его самого. Абсолютно ничего ему было не мило. Ничего не хотелось. Как не хотелось и никого видеть. Только одно, хоть и какое-то необычное, желание господствовало тогда в его рассудке – желание закрыть глаза и… выть. Самым настоящим образом выть! А потом… Умереть. Хотя бы для того, чтобы не знать, что умерла его Маринка!
А тут ещё Ванька что-то после её похорон «приклёпывался» с какими-то странными расспросами. Спрашивал, был ли он, Борис, знаком с Маринкой при жизни последней. И если был, то что она ему про него, Ваньку, говорила! Он, конечно, сказал ему тогда, что знаком с ней не был. Почему? Да так, наверное, больше для того, чтобы тот побыстрей отвязался! Теперь же это никак не шло у Бориса из головы.
* * *
Вечером после отбоя в спальне девочек из группы погибших первыми Маринки и Витьки долго горел свет ночника, смешиваясь с падавшим на пол из окна призрачным светом повисшей в небе светящимся серебряным блином луны. Сдвинув кровати и усевшись на них в круг, барышни пытались найти объяснение обрушившимся на их детдом настоящей лавиной смертям. А заодно обсудить и всё остальное, что хоть как-то было с ними связано. Голоса звучали приглушенно, хотя никто из них уже и не боялся, что придёт ночная нянечка и наорёт за «нарушение тишины». «Ночные», – так все в их детдоме называли дежуривший ночью персонал, – уже не первую ночь не ходили по тёмным коридорам пустынного ночного здания, в котором теперь обитала смерть.