Занятая своими мыслями, она не обратила внимания на то, что совершенно упустила нить разговора и что капитан, который уже несколько раз ждал от нее ответной реплики, но так и не дождался, безнадежно заплутал в дебрях собственного красноречия. Он ухитрился договориться даже до того, что если миледи прикажет ему есть лягушек, он готов глотать их хоть живьем. Тут только Амалия очнулась и укоризненно поглядела на своего гостя.
– Не говорите глупостей, капитан, – попросила она.
– Когда это я говорю глупости? – искренне изумился Уортингтон. – Наоборот, я всегда стараюсь… И вообще! Жизненный опыт дает мне некоторое право…
Тут плотину полуфраз прорвало, и капитан пустился в пространные объяснения, как и почему он стал таким рассудительным человеком. Амалия слушала вполуха своего собеседника и размышляла, указать ему на дверь теперь же или еще немного потерпеть его присутствие – вдруг он окажется чем-либо полезен.
«Разумеется, он опасен, как может быть опасен всякий глупец… С другой стороны, именно благодаря его вчерашней выходке я узнала, что за мной следят даже тщательнее, чем я думала. С третьей стороны…»
– Мистер Уортингтон, – спросила Амалия вслух, – как вы отнесетесь к тому, что я приглашу вас отобедать?
Капитан просиял, выронил трость, поднял ее, объявил, что он рад, признателен, безмерно счастлив и вообще целью всей его предыдущей жизни было отобедать с баронессой Корф в особняке на улице Риволи. Возможно, слова были не точь-в-точь такие, но преувеличенные изъявления восторга, которые их сопровождали, заставляли предположить именно такой смысл.
У Амалии не было никакого продуманного плана по поводу Тревора Уортингтона. Сам он не внушал ей особой симпатии – как, впрочем, и особой антипатии. Но, как женщина, она чувствовала, что небезразлична ему, а раз так, не стоило сбрасывать со счетов вероятность того, что он снова увлечется и проговорится о чем-нибудь важном.
Столовая, обставленная старинной массивной мебелью, произвела на капитана большое впечатление. Он рассыпался в похвалах и объявил, что она напоминает ему столовую в доме одного пэра, у которого Тревор с братом были в гостях.
– Бедный Джеральд! – вздохнул капитан. – Как мне будет его не хватать…
Но он забыл о своей скорби где-то между первым и вторым блюдами, потому что не меньше, чем мебель, ему понравился тонкий фарфор и серебряные приборы, которые Амалия распорядилась подать. (Тут, пожалуй, стоит упомянуть, что баронесса Корф действовала не без задней мысли – ей почему-то казалось, что человек с характером Уортингтона не преминет стянуть серебряную ложку или вилку, и она, если можно так выразиться, решила поставить эксперимент, чтобы понять, оправдаются ли ее ожидания.)