– Между прочим, двоих из них я уже знаю, – громогласно объявил Уортингтон, кивая в их сторону. – О толстяка с усами я сломал свою трость, и фингал под глазом коротышки – тоже моя работа.
– Капитан, давайте уже поедем, – предложил Джереми Скотт, улыбаясь Амалии. – Посмотрим, сумеем ли мы обогнать этих бездельников.
И машина покатила по улице Риволи по направлению к улице Сент-Антуан. На площади Бастилии капитан свернул не туда, и путешественники оказались возле Венсенского вокзала, но затем Уортингтон вырулил на проспект Ледрю-Роллена, и вскоре они миновали Аустерлицкий мост.
– Кажется, это о нем рассказывает мсье Шатобриан [11] в своих мемуарах, – заметил Джереми Скотт, поглядывая на Амалию. – Когда ваш император Александр со своей армией оказался в Париже, его спросили, стоит ли переименовать мост, названный в честь одной из самых знаменитых побед Наполеона. На что Александр ответил: «Не надо, достаточно того, что я прошел по этому мосту со своей армией».
Амалия только улыбнулась. По правде говоря, ее беспокоило то, что машина, которая вроде бы должна была обгонять любой экипаж, тащилась еле-еле, и французские агенты неотступно следовали за ней в своей карете.
– Не очень-то быстро мы едем, – не удержавшись, заметила баронесса Корф.
– Не беспокойтесь, миледи, – ответил Джереми. – Всему свое время.
Они свернули на набережную Святого Бернара и вдоль Сены двинулись обратно в центр. Тут Уортингтону пришлось ехать еще медленнее, потому что омнибус маршрута «Т» только что двинулся в путь с конечной остановки и расположился так, что обогнать его было весьма непросто.
– Я хотел увидеть вас, чтобы выразить свою благодарность, – сказал Джереми. – Ведь это благодаря вам я сумел подняться на ноги. – Амалия взглянула на него с удивлением. – Сейчас я могу признаться, что чувствовал себя ужасно. Я хотел – да, я даже подумывал о том, чтобы умереть. Но потом появились вы и сказали, что никогда не стоит отчаиваться. Вы говорили с таким убеждением, что мне захотелось поверить в себя…
Он продолжал изливать душу своим негромким, хорошо поставленным голосом, а Амалия слушала его – и не могла опомниться от изумления. Она уже забыла почти все, что говорила ему, точнее, все, что не касалось исчезновения Ломова. Более того – она готова была поклясться, что не сказала Джереми Скотту ничего примечательного. Однако ее слова оказали на молодого человека такое действие, что он сумел подняться на ноги и снова начал ходить.
«Либо его травмы были менее опасны, чем думали доктора, либо… либо не знаю что. Впрочем, все это может быть и ловушкой, чтобы втереться ко мне в доверие. Посмотрим, что он захочет мне рассказать».