– Мадам… – быстро, почти умоляюще произнесла я.
Она отвернулась и ушла. Юбки ее богатого туалета прошуршали в тишине громко, как струя текущей воды. Она не оглянулась.
Рауль стоял рядом со мной. Я тронула его за рукав:
– Видишь, все обстоит, как я сказала. Я не ошиблась.
Рауль отвернулся от меня, глядя вслед Элоизе. Он ничего не ответил.
– Рауль, не говори им, – быстро сказала я, задыхаясь. – Я не могу встречаться с ними… не вынесу… Не сейчас. Я… я просто не могу.
Мне показалось, что он колеблется.
– Мы поговорим об этом завтра.
– Пусть они уволят меня, – сказала я быстро. – Я уеду в Париж. Я могу остаться там, конечно ненадолго. Может быть, тогда мы сможем…
Положив руки мне на плечи, Рауль повернул меня к себе.
– Дорогая, – прервал он меня, – если я сегодня не скажу Элоизе, лучше будет, если мы сейчас расстанемся. Не волнуйся, все будет хорошо. Я ничего не скажу, пока мы не поговорим с тобой подробно. – Наклонившись, он поцеловал меня; это был жаркий поцелуй. – Спокойной ночи, малышка, спи спокойно…
Дверь за ним закрылась. Я слышала его быстрые шаги по коридору, словно он очень спешил догнать Элоизу.
Ночью я сказала «да»,
Утром говорю вам «нет»,
То, что видишь при свечах,
Днем меняет часто цвет.
Элизабет Барретт Браунинг.
Женский нрав
На следующее утро Бернар, слуга Леона де Вальми, принес мне записку в детскую во время завтрака.
Она выглядела так, будто человек, написавший ее, страшно спешил. В ней говорилось:
Моя дорогая.
Я не могу остаться здесь, как надеялся. Я узнал, что должен срочно вернуться в Париж – проклятое «должен». Прости меня и старайся ни о чем не беспокоиться. Обязательно вернусь в четверг утром, и мы тогда все решим.
Элоиза мне ничего не сказала, а я (как и обещал тебе) тоже ничего ей не сообщил. Не думаю, что тебе следует очень уж беспокоиться относительно этого, малышка: если они хотели бы что-то сказать, они, без сомнения, поговорили бы со мной, а не с тобой. До четверга делай вид – если сможешь и если осмелишься, – что ничего не случилось. Как бы то ни было, сомневаюсь, что тебе придется часто встречаться с Элоизой. Она переоценила свои силы и, думаю, проведет эти дни в постели.
Твой Р.
В качестве первого любовного послания записка не заключала в себе ничего такого, из-за чего у меня могли бы так дрожать руки, когда я сложила ее и посмотрела на стоящего передо мной Бернара. Он наблюдал за мной; лицо его застыло в обычном хмуром выражении, но черные глаза были хитрыми и злобными. Мне показалось, что в них появился какой-то странный блеск, будто он что-то обдумывал. Очень похоже на Рауля поручить отнести эту записку человеку, который был на побегушках у Леона де Вальми целых двадцать лет!